— Иван, завтра днём ещё поработаем? — спросил меня Виктор Коноваленко, уже сложив всю свою тяжеленную амуницию в бал. — Там после фигуристов пауза образуется на полчаса. Побросаешь по уголкам?

— Сергеич, завтра суббота, сходи с семьей в зоопарк, в кино, в кафе-мороженое, — устало буркнул я, но увидев упрямое и волевое лицо своего друга, добавил, — ладно побросаю, всё равно ведь не отвяжешься.

— Добро, — пожал он на прощанье мою руку.

К этому моменту в помещении оставалось ещё четверо хоккеистов, которые сговаривались прямо сейчас попить пива, как вдруг в дверь в сопровождении нашего администратора вошёл директор Автозавода Иван Киселёв. Следом показался старший тренер. И я уже было подумал, что опять что-то натворил, поэтому заранее приготовил стандартную отмазку: «Ничего не видел, ничего не знаю. И если я кого-то случайно и ударил, то не по злобе, а в воспитательных целях. Ибо коммунизм не за горами, а поведение многих советских граждан всё ещё оставляет желать лучшего. И их, если они срочно не перестроятся, мы в светлое будущее не возьмём».

— Добрый вечер, Иван, — протянул мне руку товарищ Киселёв. — Поздравляю с пятой победой подряд.

— Спасибо, — кивнул я, пожав крепкую директорскую ладонь. — А ничего, что я без костюма и галстука? Что стряслось, товарищи? «Трактор» — это не тот соперник, чтобы…

— После сегодняшнего матча «Крылья Советов», «Химик» и наше «Торпедо» набрали по 26 очков, — перебил меня Валерий Шилов. — У «Спартака» — 27. У ЦСКА — 33. Мы второму месту в затылок дышим. Понимаешь, к чему я клоню?

— Догоним мы «Спартак», не волнуйтесь, — хмыкнул я. — Что случилось-то?

— Есть замечательная 3-комнатная квартира в центре города, — затараторил администратор Иосиф Шапиро.

— Подожди, Иосиф Львович, — оборвал его директор Автозавода. — Скажи, Иван, прямо, без обиняков, ты следующий сезон, когда с тебя снимут все ограничения, где намерен провести?

— В следующем году мне исполнится 30 лет, — тяжело вздохнул я. — Это мой последний шанс вернуться в сборную. И следующий сезон я отыграю в Москве, чтобы мою игру видели товарищ Брежнев и члены ЦК.

— Ясно, — пророкотал Иван Киселёв. — Значит квартирой тебя не захомутать. Скажи, возьмёт команда второе место?

— Вцепимся мёртвой хваткой, — утвердительно ответил я. — Молодёжь прогрессирует. Коноваленко возвращает былую форму. Ветераны и старожилы тоже постепенно подтягиваются. Хотя в хоккее всякое бывает. Но я сделаю всё что смогу.

— Тогда удачи, — кивнул на прощание директор Автозавода и вместе со старшим тренером вышел из раздевалки.

— Что случилось? — спросил я уже у администратора Шапиро, который на секунду задержался.

— После сегодняшней игры ты вошёл в семёрку лучших бомбардиров чемпионата, — шепнул он. — И по слухам в Спорткомитете из-за тебя уже грызня идёт. Армейское начальство так вообще устроило настоящий скандал. Никто ведь не ожидал, что ты шайбы начнёшь штамповать пачками. В понедельник летим в Москву, сам всё узнаешь.

Администратор быстро пожал мою руку и вылетел следом за начальством, так и не сказав мне, когда я смогу переехать из комнаты в доме отдыха в отдельную съёмную однокомнатную квартиру.

— Зря от «трёшки» отказался, — криво усмехнулся один из хоккеистов нашей команды, который стал свидетелем этой беседы с директором завода. — Чё, ты, там в Москве своей не видел?

— Не в Москве дело, — рыкнул я, складывая форму в баул. — Я на «трёшки» свой талант не размениваю.

Глава 15

С автозаводского стадиона я вышел позже всех, около 9-и часов вечера. Маленькая площадь перед ледовой ареной, окружённая 4-х и 5-этажными заводскими общагами и малосемейками, являлась не самым безопасным местом для вечерних прогулок. Ибо для работы в цехах горьковского автогиганта сюда в своё время кроме честных тружеников заселили и бывших уголовников и людей с откровенными криминальными наклонностями. Однако Ивана Тафгаева, того баламута и выпивоху, который жил в этом богатырском теле до меня и о хоккее не помышлял, здесь знала каждая кошка и собака. Поэтому когда я направился к своему автомобилю, то меньше всего думал о безопасности и самообороне. Как вдруг мне путь преградила группа из десяти, а может и более, человек.

— Я предупреждаю, могу огорчить до потери человеческого здоровья, — пророкотал я.

— Иван Иваныч, распишитесь на барабане, — вышел из тени в свет уличного фонаря толстый парень с бас-барабаном. — А то нас с ним не на каждую игру пускают.

«Фанаты», — хохотнул я про себя и, облегчённо вздохнув, ответил:

— Привет, горьковской торсиде. Расписать барабан? Нет проблем. Что написать-то?

— Что-нибудь от души, — улыбнулся толстяк и протянул мне химический карандаш.

— Значит, не пускают с барабаном на арену? — пробормотал я и, окунув кончик химического карандаша в снег, чтобы намочить его, принялся старательно выводить на поверхности кожаной мембраны высказывание генерального секретаря ЦК КПСС: «Спорт — это не погоня за рекордами, это здоровье миллионов. Л. И. Брежнев». Ещё ниже я поставил свою размашистую закорючку.

— Вот теперь с этим барабаном вас пропустят везде и всюду, — сказал я молодым парням, которые окружили меня со всех сторон. — Кстати, а почему у вас кричалки такие примитивные?

— Какие уж есть, — обиделся один из парней.

— Ладно, не обижайся, — похлопал я этого паренька по плечу. — Я как-то на одном стадионе, там на Урале, слышал отличный речитатив, — приврал я. — Вот послушайте.

Я взял в руки колотушку и как мог выбил на барабане ритм композиции «We Will Rock You» английской группы «Queen». Кстати, ритм был не такой уж и сложный: три быстрых удара, один короткий. «Как же там пелось-то?» — мысленно пробормотал я, припоминая выступление одной любительской команды КВН, и наконец принялся громко читать положенный на данный ритмический рисунок текст:

Мы пришли на хоккей,

Чтоб узнать кто сильней,

Гости, чья воля тверда,

Или наша команда-звезда?

Горький «Торпедо», Горький!

Горький «Торпедо», Горький!