Белов не собирался. Тот ведь не поленится, в суд пойдет — ведь князь покусился на его собственность! И пусть даже получится замять дело, но урон по репутации будет знатный. Слухи по всему уезду прокатятся. И это еще не говоря о том, сколько придется выложить из собственного кошелька на мзду, чтобы в полиции глаза прикрыли, да на его сторону встали. 
Потому-то тогда князь и отпустил девку. Да еще, чтобы и припугнуть и на всякий случай подозрения от себя отвести, пригрозил, что выкупит ее. Естественно, выкупать никого он не собирался. Еще чего! Деньги на девку крепостную тратить! Нет, была иная мысль — приказать своей дворне выкрасть молодуху. Но не в тот же день, опять же, чтобы тень на князя не пала. Чуть позже, чтобы нельзя было однозначно на него указать. А то про его слабость итак вся округа ведает. Вот и решил он выждать. Ну куда она денется? Так он думал. Не учел, что в воскресенье праздник был, когда все крестьяне в церкви собираются. И отчаянность девки недооценил. Не иначе сама к Винокурову прибежала да в ножки кинулась. Тот ведь тоже не прочь смазливую девицу к себе в спальню пустить, пусть и не так падок, как сам Белов. А девица эта дюже красная! Кровь с молоком! Груди — как спелые тыквы. Зад упругий, и глазищи — на пол лица. Вот и не устоял Сергей Александрович.
 Рассказала о нем эта девка или нет — то князь не знал. Но предпочел не рисковать, и во время разговора не то что не спрашивать, но даже поменьше смотреть в ее сторону. Слова крепостной — это одно, а вот если он сам явный интерес проявит, то это уже подтверждение ее слов будет. И тогда Винокуров может и на собрание вынести, что он, Белов, чужих крестьянок как своих тискает. А как не тискать, когда всех своих уже испробовал, а те, что остались — на кикимор похожи больше, чем на девиц красных?
 — Ну ничего, — прошептал себе под нос со злостью князь, — все равно моей будет. Пусть и порченной. Не сейчас. Подожду. Все равно Винокурову она раньше надоест. Да и его жена — та еще собственница. Выживет девку. Вот тогда я ее и заберу. И научу, как слушаться господина надо. А то уж больно наглые у Сергея Александровича крепостные. Распустил он их.
 * * *
 Обучение Пелагеи затянулось. Буквы к концу пути она уже уверенно узнавала, и дальше я планировал перейти на слоги. Но устал, да и тряска в тарантасе — не самое удачное место для учебы. В итоге последние километры дороги мы ехали уже молча. Я даже закемарил и не заметил, как привалился плечом к девушке. Лишь неприятный запах разбудил меня. Когда я открыл глаза, то сначала не понял, что происходит. А затем разглядел посмеивающегося отца да красное от смущения лицо Пелагеи. Моя голова лежала у нее на коленях, используя их вместо подушки. И вроде приятно, но тело все равно затекло, так что никакого возбуждения в этот момент я не почувствовал.
 — Чем так пахнет? — спросил я отца, чтобы не поднимать тему моего «конфуза».
 — Ясно чем — кожевенным заводом. Как раз скоро мимо него проезжать будем. А там и Дубовка начнется.
 Здание кожевенного завода стояло в стороне от главной дороги, но запах распространяло на всю округу. Не удивительно, что рядом не было дворянских домов, только бараки рабочих. Сама Дубовка была преимущественно деревянным городом. Здания из кирпича и камня были, но чрезвычайно мало по сравнению с домами из дерева. И этажей у тех зданий не много — я максимум два этажа заметил. Улицы довольно широкие, легко два тарантаса разъехаться могут.
 Дворянские усадьбы расположились по большей части на центральной улице, рядом с административными зданиями. У каждого дома была небольшая территория, отделявшая их от дороги. Возле одного из таких домов и остановился наш транспорт. Широкий дом в два этажа был построен из бревен в старорусском стиле. На высоком цоколе он возвышался на метр над землей. Окна довольно высоко расположены, с улицы просто так не заглянешь. Перед домом раскинулся сад, дополнительно отгораживая уединение хозяев от шумного города.
 Стоило нам остановиться, как Корней зазвонил в подвешенный на калитке колокольчик. Из дверей вышел слуга — мужик лет пятидесяти. Одет в красные брюки и такого же цвета жилет, лицо гладко выбрито, что очень удивительно. Обычно крестьяне не бреются, вон у Корнея и усы с бородой есть, он их только иногда подравнивает. Походка лакея неспешная, полная внутреннего достоинства.
 — Доброго вам здравия, Сергей Александрович, — с полупоклоном встретил он моего отца, когда тот покинул тарантас.
 — София Александровна дома?
 — Гостей принимает.
 — Доложи, что я с сыном приехал.
 — Сей же час, — опять с полупоклоном ответил лакей.
 Пока они разговаривали с боку от дома показался подросток слуга. Лакей махнул ему в сторону Корнея, а сам отворил калитку и поспешил в дом. Мы неторопливо пошли за ним. Подросток тем временем подбежал к воротам рядом с калиткой и отворил их, чтобы Корней смог загнать тарантас на подворье усадьбы. Мы прошли за лакеем, чье имя так и было мне неизвестно. Да и сама усадьба никаких ассоциаций-воспоминаний не навевала. Пелагея осталась в тарантасе. Будет Корнею помогать наши вещи переносить.
 София Александровна обнаружилась в главном зале. Низенькая, полная, старше моего отца с лучиками морщинок у глаз, что показывало ее любовь к частому смеху и улыбкам. Встретила она нас приветливо.
 — Сергей, какими судьбами? — широко распахнула она руки для объятий. А потом и обняла брата, после чего перекинулась на меня. — Роман, как ты вырос! А что это у тебя с лицом? — ахнула она.
 — Решил вот заняться гимнастикой, да неудачно приземлился, — вместо меня ответил отец. — Я тоже рад тебя видеть, Софья. Не представишь нас? — и он с намеком посмотрел на женщину, с которой до этого говорила Зубова.
 — Ох, что же это я, — всплеснула руками женщина. — Маргарита Игоревна, знакомьтесь — мой брат, Сергей Александрович Винокуров с сыном. А это — Маргарита Игоревна Угорская, кузина Дмитрия Борисовича.
 Кто такой Дмитрий Борисович я не понял, но похоже для отца имя было знакомое. Пока мы вежливо раскланивались с женщиной, Софья Александровна позвала служанку, чтобы та проводила нас до гостевой комнаты.
 —