Если честно, подобная роскошь вызывала у меня неоднозначные эмоции. С одной стороны, Советский Союз — это «старший брат», посольство которого должно выглядеть солидно и вызывать уважение. С другой — уместна ли подобная роскошь, созданная лишь для комфорта советских дипломатов, если мы позиционируем себя как главные в мире строители социализма и даже коммунизма?

Варшавская погода удивила и порадовала. Город встретил ясным солнцем, воздух был свежим, почти весенним. Я решил пройтись пешком и заодно проверить, есть ли за мной слежка. Для этого лучше всего подходила старая часть города. Узкие улицы, закоулки, где можно не только заметить хвост, но и будет удобно от него оторваться.

Однако никого не заметил. Пару раз возникало странное ощущение, что кто-то смотрит в спину, или подозрение, что вон того человека я уже видел ранее и он идет следом. Но проходило время и подозрения рассеивались. Возможно, я излишне погрузился в паранойю, но с другой стороны — нет ничего странного, если польская служба безопасности действительно присматривает за прибывшими вчера гостями.

К полудню я вышел на перекрёсток улиц Бема и Каспшака. Там стоял памятник Людвику Варыньскому — польскому социалисту, умершему в камере Шлиссельбурга еще в далеком 1889 году. Эта бронзовая фигура являлась одним из «сакральных» символов польского левого движения. Я остановился, рассматривая монумент, а заодно и оценивая обстановку вокруг. Площадка вокруг была пустынной, лишь двое студентов сидели на скамейке и потягивали что-то из стеклянных бутылок. Рядом крутился мужчина с фотоаппаратом и щелкал затвором, отматывая пленку. Его будто бы интересовали детали памятника, искал ракурс посимпатичней. Но как только я сделал вид, что отвернулся, то уловил боковым зрением, как объектив нацелился на меня.

Резко повернув голову, я посмотрел прямо на мужика, широко ему улыбнулся и даже помахал рукой. Фотограф смутился, торопливо спрятал аппарат и быстрым шагом удалился в переулок.

Я усмехнулся про себя. Значит, не просто слежка, а еще и фотографировали. Любопытно, чья все-таки работа. Польская «безпека» старается или наши «коллеги» из Москвы проверяют, не выхожу ли я за какие-либо рамки.

Перекусив в «Баре млечном» варениками с творогом, которые у поляков почему-то назывались «пирОги» (с ударением именно на «о»), я еще некоторое время шлялся по городу. Но вскоре, судя по часам, уже можно было отправляться на праздник, куда пригласил меня Калиский.

Заметив на одной из улиц скучающих таксистов, подошел к ним и произнес, как сумел, нужный адрес. Место это оказалось удаленным от центра, на самой окраине. Так что такси пришлось кстати — хоть и недешево, но на общественном транспорте я туда и вовсе не добрался бы.

Таксист довез куда нужно, денег взял ровно по счетчику.

Торжество проходило не дома, а в закрытом на спецобслуживание ресторане. А то, что он находился практически за городом, не беда — гости собирались здесь не простые, у всех имелись собственные автомобили. Зато место незаметное и простой народ не осудит, дескать, гуляет номенклатура.

У входа стоял швейцар в темной форме. Крепыш с квадратным подбородком и цепким взглядом. Как мне показалось, он скорее всего был не швейцаром ресторана, а сотрудником силового ведомства. Я молча протянул ему пригласительную открытку, которую получил на банкете. Швейцар внимательно посмотрел, кивнул и жестом пригласил пройти.

Зал внутри был оформлен нарядно, но без излишней роскоши, со вчерашним банкетом не сравнить. Длинные столы накрыты белыми скатертями, на них стояли вазы с цветами. Обслуживающий персонал — нормальные девушки, а не вышколенные лакеи в перчатках. Гостей собралось не больше сотни, вероятно, человек восемьдесят. Половина, судя по одежде, родственники Калиского: женщины в ярких платьях, мужчины без галстуков, принаряженные дети. Вторая половина — коллеги по министерствам и институтам, одетые более строго, в костюмы и галстуки, а зачастую и в военные мундиры. Но в целом атмосфера царила достаточно теплая и непринужденная: отовсюду звучал смех, шумели дети, никакого официоза я не заметил.

Я выбрал место сбоку, ближе к стене, чтобы всё видеть, но самому оставаться в тени. Мне налили бокал вина, поставили поближе тарелку с закусками.

И вот тогда я его увидел.

Роман Николаевич Глебов, он же пан Мартин Прондек.

Высокий, крепкий, с резкими чертами лица, он стоял чуть в стороне, беседуя с двумя мужчинами в строгих костюмах. Другая прическа, отрастил усики, выглядел старше, чем на фото, но в целом… это был точно Глебов, ошибиться тут было невозможно.

Внешне я остался совершенно спокойным, делая вид, что увлечен тарелкой с закусками. Но внутри все прямо-таки сжалось от возбуждения. Я осторожно выдохнул, успокаиваясь, и попытался «подключиться» к его мыслям.

Конечно же, этот новоиспеченный «пан» думал на русском. Среди множества ничего не значащих и маловажных мыслей о женщинах, знакомствах, каких-то мещанских вещах, порой мелькали и более интересные. Они касались вопросов безопасности Сильвестра Калиского.

«Если бы Сильвестр не был столь упрямым… Увлекающимся людям всегда не хватает гибкости. Я ведь предупреждал его, советовал быть помягче с Ярузельским. Не хватало нам страхов по поводу внешних факторов, так теперь еще и внутренние подключились…»

Чуть позже удалось «перехватить» еще более любопытную мысль:

«Нужно что-то делать с этим Ярузельским, он может одним махом испортить все наши многолетние усилия. Просто захочет лизнуть лишний раз Устинову, чтоб Москва заметила его старания. Заодно и нелюбимого Герека удачно подсидит, если скандал вспыхнет. Но против персоны такого уровня я ничего не смогу предпринять без санкции сверху. А что в ответ на запрос получил от Маркелова? Сиди тихо и не рыпайся, нас УСБ проверяет. И как работать в таких условиях? Вместо своевременной атаки придется зашиться в глухую оборону, а это всегда повышает риски…».

Анализируя «подслушанное», я складывал в голове разрозненные факты. Получалась такая картинка:

А) Крючков, Маркелов (а скорее всего и Бобков) с ведома Андропова «крышевали» очень опасные польские сверхсекретные разработки. С одной стороны, защищали их от ЦРУ и западных шпионов, с другой — контролировали, чтоб процесс не вышел из-под контроля. Если бы эксперимент удался, постарались бы вовремя перехватить инициативу, не позволив полякам поиграть в сепаратистов.