— А как так получается, что войны вроде как нет, а отпрыск знатного рода идет воевать поместье посреди центральной Руси? — спросил я.

— Война со Степью никогда не заканчивается, — пояснил Данила. — Испытание она нам от Господа самого, напоминание об Орде. Ослабнем, промеж себя переругаемся — быть беде великой. Сколько раз татарва Москву жгла? А переругаться-то ух как хочется! — скривился боярин, поделившись наболевшим. — Пожгут Москву, так и чего? У них земли подальше, чай не дойдут до них, а дойдут, так и договориться можно: подати однова платить что татарве, что Государю. Знаешь, сколько таких, Гелий Далматович?

— Много? — предположил я.

— Через одного! А иные на Литву да поляков аки кот на сметану глядят, там-то, мол, богаче живут, да и людишки поумнее, не нам, темным, чета.

Очень мне все это знакомо.

— Но это я так, ворчу по-стариковски, — поюродствовал Данила. — Ты о том не думай — Государь всех здесь вот держит! — показал наряженный в кольчужную перчатку кулак. — А ты с людьми своими сегодня волей-неволей ему помогли, врагов у Руси поменьше теперь стало.

— У всех свои заботы, — нейтрально заметил я.

— Так!

Глава 16

— Мой приказ, Иван Андреевич, — кивнул я грустному, украшенному синяком на левой скуле, лицу «алхимика». — Учись: ежели на пороге враг, а поместье в боевой готовности, приказы вышестоящих нужно выполнять сразу и без раздумий.

— Так не понадобилось же, Гелий Далматович, — возмутился Иван.

— И чего? — вместо меня ответил Данила. — Когда приказ отдавался сего не знал никто. А ежели бы пригодилось? А ежели бы из-за промедления твоего люди головы от стрел да сабель татарских сложили?

Помогло — Иван либо осознал свою ошибку, либо сделал вид, что осознал. Второе мая сегодня. Внутри поместья уже ничего не напоминает о короткой осаде, но снаружи уборка продолжается. Выживших татар в смоле сварили сегодняшним утром, ни я, ни Данила туда не ходили: много чести разбойникам дух пред наши очи испускать. «Просмоленные» трупы специальными людьми были развезены по округе и развешены по деревьям с назидательными целями.

Нынче, спасибо безоблачному небу и теплому солнышку, мы собрались под открытым небом на «главной площади» поместья. Собрались за столами всем поместьем, пригласив десятку монастырских воинов, которые нам помогали, и конечно Данилу с его дружиною. Ну и батюшек позвать не забыли — игумена, келаря и благочинного. Алексий оказал нам милость, прочитав стартовую застольную молитву.

Мы с Данилою в центре главного стола. По правую руку от меня — он, слева — монастырская тройка, ключник-Клим, архитектор Сергей Петрович и «алхимик».

— Война — дело суровое, — поддержал меня батюшка игумен.

— Да и не удар сие, а так, погладил считай, — хохотнул Данила.

Посмеялись, и я решил начать тризну. Поднявшись из-за стола, я дождался установившейся за пару секунд тишины и начал толкать речь:

— Славная победа, братцы! Подлый враг по оврагам да лугам голову свою поганую сложил, а мы — вот они, живы да здоровы, слава Богу.

Перекрестились.

— Будет правильным почтить память погибшего Григория. Помолимся за упокой души его.

Игумен здесь выступил «фронтменом», и мы повторили за ним короткую молитву.

— Не забудем Григория нашего, — продолжил я. — Даже одного своего человека терять для меня горе великое. Рядом жили, вместе трудились на благо общее. Помолись за нас, батюшка Алексей, дабы окромя Григория от рук врагов подлых не погибал.

— Помолюсь, Гелий Далматович, — пообещал игумен.

— Отдельно хочу поблагодарить тебя и всю братию монастырскую, — отвесил я ему благодарный поклон. — Молитву вашу сердцем мы чувствовали, сил да храбрости она нам придавала.

Народ одобрительно загудел и принялся креститься, постфактум ощутив озвученное мной.

— Данила Романович, — обратился я к боярину. — Сердечно благодарю тебя за то, что с дружиною своей помог нам превратить победу в настоящий триумф, настигнув и покарав поганых разбойников.

— Да чего там, крыс разбежавшихся передушить, — поскромничал он.

Я с улыбкой кивнул и окинул взглядом сидящих за столами людей. Моих людей, которые только что успешно выдержали серьезное испытание.

— Не хватит слов мне, братцы, чтобы передать насколько я вами горжусь, — признался я им. — Три сотни степняков — большая сила. Воины наши дело свое крепко знают, — отвесил приятного силовикам. — И людей мирных, кои вместо меча молот, пилу, лопату, топор да прочее в руках держать привыкли, смогли в трудную минуту плечом к плечу выставить, спина к спине с ними стать, и вместе защитить то, что строили мы с вами сил не жалеючи. Только так, друг на дружку опираясь, сбираясь в единый могучий кулак, выстояли мы. Слава битвы при слободе нашей всю Русь облетит, ну а мы здесь на ногах крепко стоим и стоять будем, — убедившись, что народ достаточно зарядился значимостью случившегося, я поднял серебряный «фамильный» бокал с квасом. — За победу. Ура!

— Ура-а-а!!! — отозвался народ.

Стопроцентный сухой закон у нас, поэтому все дружно испили кваску. Я уселся обратно, а Данила неожиданно поднялся на ноги:

— Скажу и я! Государь наш, Иван Васильевич, милость великую оказал, велев мне его слова передать. Чудом он слободу сию называет, и рад безмерно тому, какие умелые и трудолюбивые люди на Руси живут.

Русичам Данилу слушать было приятно — на лицах улыбки, сквозь которые они произносят беззвучные молитвы, в глазах некоторых — слезы умиления. Феодализм на Руси, но фигура Царя уже сейчас сакральна, и от похвалы его душа ликует. Раболепие? Нисколько — это же Помазанник Божий, и через него Господь за Русью пригляд держит.

— Диковины ваши Государю любы, — продолжил Данила. — Слава о трудолюбии и умении ваших по всей Руси летит, а теперь вы показали, что не токмо