Гибель лидера и его «правой руки» усилило горечь от потери десятков товарищей, и степняки вдруг вспомнили о важных делах, ждущих их подальше отсюда.

— Драпают! Окончательно! Гелий Далматович, окажите милость, позвольте добить! — разохотился Дмитрий.

Ох как не хотелось мне «позволять». Монголы что саранча, словно сами собою плодятся да вырастают, и каждый мой человек в моих глазах ценнее всего вонючего кочевого становища. Но эти твари, так крепко получив под хвост, сейчас пылают от злости и жажды мести, а значит разобьются на группки и примутся с тройным усердием «кошмарить» округу на сотни верст радиусом. Нельзя их отпускать.

Прежде, чем я успел отпустить дружинников в погоню, с юга послышались громкие, низкие гудки — такими в регулярных войсках сигналы передают.

— Всю славу украдут! — заметил подмогу и Данила.

— Ступайте, — гораздо более охотно разрешил я.

— Дружина, по коням!!! — заорал сотник на своих, а я краем глаза увидел как вдалеке, из ворот монастыря, выбегает пара десятков конников.

Тоже на месте не усидели. Можно выдыхать и с чистой совестью сообщать мужикам новость:

— Победа!

— Победа-а-а!!! — полетели в небо шеломы и радостные крики.

И даже истинный Греческий огонь не пришлось тратить. Отлично — до приезда Данилы нового сварить не успели бы, а так будет чего показать.

Глава 15

Посад отделался десятком обгоревших домов. Спасибо сырой погоде и усилившемуся после бегства степняков дождю. И спасибо игумену сотоварищи, которые весь штурм истово молились за нашу победу в монастырском храме. Либо спасибо череде таких удачных для нас совпадений — тут каждый сам для себя выбирает. Я предпочитаю второе, но еще несколько таких вот событий, и однозначно склонюсь к первому, обретя уже полноценное мистическое мышление.

На подмогу к нам пришел не абы кто, а сам Данила со своей дружиною — аккурат в начале мая визит нанести обещался, и вот как удачно получилось. Мы, конечно, отбились, но ловить разбежавшуюся татарву дело не то чтобы безопасное, а дружина Данилы помогла минимизировать наши потери. В итоге за всю «ловлю» сложило головы трое — один монастырский воин и двое Данилиных. У нас Николаю, послужильцу дружинника Андрея, стрела — сказать-то стыдно! — прямо в мягкое место влетело, что в одночасье сделало послужильца объектом для шуток всей округи. В нормальном мужском коллективе на такое не обижаются, и Николай в ответ только ухмылялся да отлеживался на животе в ожидании поправки.

Живыми на данный момент получилось поймать семерых степняков. Плачут, твари, скулят, к сапогам дружинников пытаются губами припасть. Животные, что с них взять — когда сила на их стороне, куражатся и пользуются ей без оглядки, а когда ощущают слабость, начинают унижаться и скулить. Мерзость, и подохнет эта мерзость страшной смертью — в яме сейчас сидят, в кандалы да колодки закованные, без еды воды и права в туалет ходить.

На полянке между посадом и поместьем нынче большой чан со смолою греется, в нем их искупаем, потому что даже сажание на кол слишком гуманно. Я смотреть на такое не хочу, и от такого способа казни ни капли радости не испытываю, но очень уж сильно на степняков русичи обижены: в двух десятках верст нашли в лесу «лёжку» татарскую, там десяток степняков сторожил связанную, избитую и частично изуродованную добычу — два десятка детей. Восемь — девочки лет двенадцати-пятнадцати, остальные — мальчики того же возраста. Троим из них сильно не повезло, потому что степняки от скуки решили заранее приготовить пацанов к карьере евнухов при помощи кинжала и раскаленного прута.

Это — так сказать экспортный товар для невольничьих рынков, но в полон взяли не только их: рядом с лагерем нашлось несколько женских трупов с понятными следами на измученных телах, а соседняя от нас деревушка обезлюдела: туда шестьдесят татар набежать успело, а люди в это время досыпали последние минутки перед новым, наполненным богоугодным трудом, днем. Некому предупредить было — умеют твари скрытно по лесам шнырять — и спрятаться тем, кто от шума проснулся и попытался сделать хоть что-то, было негде…

Данила Романович, в отличие от меня, о сломанных судьбах и прерванных жизнях крестьян не грустил совсем — у местных с эмпатией вообще скудно, само бытие к ее развитию не располагает — а победе радовался больше меня. В данный момент дождик кончился, небо просветлело, а мы с ним неспешно катаемся верхом снаружи поместья, глядя как мои работники собирают со степняков трофеи (то есть раздевают целиком) и стаскивают трупы и их фрагменты на телеги, чтобы закопать подальше в «братской могиле» без всяких отпеваний и других почестей — не заслуживают сего бандиты-язычники.

— Ну порадовал, Гелий Далматович! — радостно щерился боярин. — Мы с дружиною последние часики пути нашего почитай галопом летели, из лошадок все силы выжимали — сказали нам, мол, поместье твое татарва окружила, числом немеряным. Думали уж на пепелище приедем, и дай Бог чтоб тебя в полон взяли да выкупа потребовали — не пожалели бы мы с Государем никаких денег за голову твою светлую.

— Спасибо, стало быть, — фыркнул я.

— Да ты не серчай, — добродушно хмыкнул Данила. — Сам посуди: чего я из уст твоих слышал, когда гостил в начале весны? «Рва не надо», «Вала не надо», «места здесь тихие», «ежели что, в монастырь сбежим». Было?

— Было, — вынужден был признать я.

— Во-о-от! — назидательно поднял палец боярин. — Да я и тогда уже знал — не побежишь ты от врагов, что бы там ни говорил. Не тот норов у тебя. Ты, Гелий Далматович, хозяин, и за добро свое с людишками биться до последнего с любым врагом станешь.

Слова представителя древней, как сама Русь, военной семьи мне были приятно.

— Спасибо, Данила Романович, — но я не