Выглядел парень ощутимо лучше. Ему дали поесть, напоили горячим отваром, дали подремать где-то с час, пока мы здесь обсуждали, что со всей этой принесенной им информацией делать. У каждого же свои задачи — разведка работает над тем, чтобы данные поступали, а штаб — чтобы с ними что-то происходило уже внутри.

Вида вестовой был достаточно помятого, взъерошенный, растрепанный и с осоловелым взглядом. Еще бы, не спал ночь, а здесь подняли после краткого отдыха. В себя еще не пришел, но держался хорошо.

— Ну, рассказывай, мил человек, что да как? — Уставился на него. — Сколько сил, как идут… — Сделал паузу краткую, пока гонец с мыслями собирался, добавил. — Почему только с входом армии ты к нам, а не раньше?

— Так это… — Он шапку стащил. Глаза его более серьезными стали. — А Васька, Федор, Святослав они что же?

Я смотрел на него пристально, потом на Ляпунова взгляд перевел, после чего вновь уставился на нашего гостя.

— А это кто такие?

Он размашисто перекрестился.

— Господь милостивый.

Я начинал понимать. Видимо, те, кто выдвигался к нам раньше, когда воинство то только-только собиралось, пропали без вести. А точнее — погибли где-то. Скорее всего, по пути людьми Шуйского, а может быть разбойничками, татарами, ляхами, шведами или еще кем-то схвачены и казнены. Мало ли окрест Москвы банд сейчас. Это мы идем более или менее спокойно. Много нас. Да и Поле с юга, это несколько иной колорит.

А гонцу — нелегко.

Но, ставил я из всех озвученных, все же на контрразведку Шуйских.

— Посыльных иных не было. — Проговорил я. — Прими соболезнования, человек служилый, думаю, товарищи твои мертвы.

— Господь всемогущий. — Он вновь перекрестился, продолжил. — Спасибо, г… господарь.

Посмотрел на Ляпунова, тот почти незаметно кивнул.

— Время такое, Смута. — Проговорил я холодно. — Утрате твоей я сопереживаю, гонец. Но, давай по делу. Докладывай.

— Стало быть, господарь. — Он постарался встать поровнее, прямее как-то. Грудь колесом выкатил. — Войско дней, как десять собиралось. Гонцы же с юга…

— Давай вначале по порядку. Сколько?

— Так это. Делагарди с немцами своими, шведами, пять тысяч. — Он воздуха побольше набрал. — И наших людей служилых вдвое больше. И посошная рать еще. Примерно столько же.

— Сколько? — Я был удивлен таким объемам именно вспомогательных войск.

Десять тысяч вчерашних крестьян, а зачем? В казаков их перевести, но… Кажется, это не очень хорошая идея. Шло бы войско к Смоленску, я бы понял. Хотя… Если бы город уже сдался врагу — там да. Копать во время осад много нужно. А то мы? Два дня назад Шуйский не знал, что мы взяли Тулу. Не верил молодому воеводе, сомневался в нем? Неужто предвидел?

Посошная рать, по сути, войска инженерного плана. В бою толку от них мало, а вот всяческие валы, контрвалы, а также устройство дорог — на их плечах. Или просто для количества? Глупо как-то.

— Господарь, примерно так. — Вывел меня из раздумий гонец — Тысяч семь поместной конницы, Тысяча стрельцов московских, две пехоты. Еще десять где-то посошной рати с подводами и пушками.

Это казалось мне странным, но в целом так даже лучше. Посошная рать марша держать точно не будет. А если у них там артиллерия, то ползти они могут действительно долго, очень долго. Отлично.

— Пушек из приказа много?

— Прилично. Точно не считал. — Он задумался.

— Проломные пищали есть? Тяжелые? — Это самое важное. Самое!

— Вроде бы четыре. Видел.

Четыре! Да это ты разошелся, Шуйский. Четыре! А для чего? Точно Тулу брать. Уверен, ты, что я в ней засяду? Не веришь в воеводу своего. Интересно, почему? Если войско готовилось бы к полевому сражению, зачем было тащить по-настоящему ценные, можно сказать, золотые тяжелые орудия?

Хитрость, глупость или попытка предвидеть ситуацию?

— Главный кто? — Продолжил я расспросы.

— Брат царя, Дмитрий Шуйский. И этот, швед, Яков, Панутус… — Жестоко было исковеркано имя лидера наемников — Делгагаврик.

Поморщился даже. Чудно, вроде бы известное имя наемника, а гонец его выговаривает как-то на свой манер.

— Итого двадцать пять тысяч идет к Туле. — Подытожил я. — Со вторым человеком после самого царя московского и опытным шведом, так?

— Да, господарь.

— И как настроение в столице, что скажешь?

Он уставился на Ляпунова, тот вновь почти незаметно ему кивнул.

— Вы там что, сотоварищи, в гляделки-то играете. — Решил я пресечь эти сомнительные действия за столом. — У нас здесь военный совет и доклад мне, а не Прокопию Петровичу. Докладывай четко, ясно, по существу. А то осерчаю…

— Не вели казнить, господарь. — Отчеканил гонец. — Вновь по стойке смирно замер.

А Ляпунов, при моих словах аж дернулся. Не думал, видимо, что вижу я, как переглядывается со своим человеком.

Вестовой тем временем продолжал:

— Настроение… Да Смута же, непонятно. Говорят многое, но дела-то делаются. Войско, стало быть, вначале то, как Скопин умер, хотели все на Царика вести. Добить его, стало быть, в Калуге. Дума судила, рядила, думала. Царь тоже не торопился особо. Решал. Мыслей было много. Но, я-то человек маленький. В палаты-то не вхож. Это люди говаривали всякие, что там, при дворе бывали. Наших рязанцев там же много, господарь. Вот и сказывали. Преимущественно две мысли были. Царика бить или ляхов. Смоленск от Жигмонт осаждает.

Перевел дух, продолжил говорить.

— А тут гонец один, второй, третий. И слухи по златоглавой пошли, что… — Он икнул, вновь на Ляпунова уставился.

Но тот сидел с каменным лицом, смотрел на Трубецкого. А князь, в свою очередь, внимательно слушал. Все же гонец важные вещи говорил и про его судьбу.

— Ты говори как есть. Я на правду не обижаюсь. — Уставился на него пристально. Отслеживал говорит ли по делу, правдиво или приукрашивает.

Начал он рассказывать, уже окончательно осмелев и перестав поглядывать на Прокопия Петровича.

Выходило из слов, что в Москве уже где-то с месяц неспокойно.

И с каждым днем все чуднее и чуднее.