Тыгляев обратил внимание, сказав, что это похоже на то, словно кто-то, возможно ребёнок, вырезал разные фигурки с заострёнными краями из плотного картона и приклеил их к небу, создав в воздухе напряжение, предчувствие чего-то неизбежного.

Я любила грозу: когда сверкают молнии, доносятся раскаты грома, пахнет озоном. Но это было другое — тихое и зловещее. Ожидание непонятного. Казалось, будто кто-то огромный, невидимый, спрессовал облака, как мы сжимаем тесто, вылепливая из него печенье.

Они становились плотнее, чернее, хотя вероятнее всего это происходило из-за того, что надвигалась ночь.

Я щурилась, пытаясь разглядеть детали в плотной пелене.

Внезапно одно из облаков, самое большое и тёмное, начало медленно, почти незаметно деформироваться. Оно не распадалось на более мелкие части, как это бывает перед ливнем, а словно сжималось изнутри.

И вдруг из самого центра этого сжавшегося облака начало сыпаться. Не капли дождя, не град, а что-то мелкое, почти невесомое. Оно падало медленно, словно снежинки, но было не белым, а каким-то тускло-серым, почти прозрачным. Я протянула руку, и несколько этих частиц осели на ладони. Холодные, мокрые, они напоминали мельчайшую пыль.

Я снова подняла голову. Теперь и у других облаков начали проявляться признаки деформации. Они не грозили дождём, они готовились «выдать» это нечто мелкое. Воздух наполнился лёгким, едва уловимым шелестом, похожим на шёпот миллионов крошечных крыльев.

— Странный запах, — проговорил Валера, усаживаясь рядом.

Я кивнула. Это был запах не озона, не земли, а нечто металлическое, с лёгкой ноткой чего-то сладкого, почти цветочного. Он одновременно притягивал и отталкивал.

Пелена размыла очертания палаток и сделала лагерь похожим на акварельный набросок. Я смотрела на капли, стекающие по рукам, и чувствовала, как они отражают моё собственное состояние — медленное, тягучее и немного печальное.

Валера, напротив, казался сгустком неуёмной энергии, которая никак не могла найти себе выхода. Его пальцы барабанили по скамейке, глаза метались от меня ко входу в палатку. Его взгляд был как короткий, испуганный прыжок, и я чувствовала, как это напряжение передаётся мне, хотя и старалась его игнорировать.

— Дождь, — сказал он, — давай зайдём в тамбур.

— Ты что-то хочешь сказать? — наконец выдавила я, и мой голос прозвучал как-то неестественно громко в тишине.

— Мы намокнем, иди сюда, — и он, взяв меня за руку, потащил за собой. Но едва мы оказались в тамбуре, спрятанные от дождя, наклонился вперёд с явным намерением поцеловать, или, вернее, обслюнявить, потому как по-другому он просто не умел.

Я, словно не увидев его движения в полумраке, проскользнула в палатку, случайно развернув руку, в которой держала кружку, и нечаянно выплеснула кофе на дощатый пол. Когда Валера шагнул за мной, я медленно повернула голову, встречаясь с ним взглядом. В его глазах мелькнула какая-то надежда, смешанная с тревогой. Я знала, что он ждёт от меня чего-то. Возможно, подтверждения его страхов или, наоборот, успокоения. Но сейчас я не могла дать ему ни того, ни другого.

— Нет, — сказала я, и мой голос не дрогнул. Словно робот, без всяких эмоций.

Он кивнул, но это был не тот кивок, который означает понимание. Это было скорее движение человека, который просто пытался убедить себя, что всё в порядке. Или был в этом искренне убеждён. Его взгляд метнулся по сторонам, и я увидела, как он сжал кулаки.

Вспомнил и решил поговорить о нас. О том, что происходит, или, скорее, о том, что перестало происходить. Я догадалась, что он заметил мою отдалённость, мою усталость от всего. Я словно прочувствовала всё то, что чувствовала Ева, и вдруг поняла: он боится. Боится услышать то, что я уже давно решила для себя. Что давно решила для себя и Ева. Просто тело Бурундуковой мне не хотело подсказывать, будто уверенное в том, что я сама это разгадаю и сама всё решу.

Но сейчас, в этот момент, я не могла. Не могла вытаскивать из себя слова, которые могли бы ранить его ещё больше. Не могла смотреть в его глаза и видеть там отражение своей собственной нерешительности. Мне хотелось просто раствориться в этом дожде, в этой тишине, в этом запахе кофе.

— Ева?

Я покачала головой.

— Нет. Мне пора.

Его плечи опустились. Он снова посмотрел на меня, и в этот раз в его взгляде было что-то похожее на смирение. Он понял, что я не буду говорить. Не хочу. Должен был понять, что моё молчание и отстранённость говорят громче любых слов.

Я обошла его. Он не сделал попытки меня остановить, наоборот, отстранился как от удара и просто смотрел вслед. Как я иду к выходу, как сдвигаю брезент, как выхожу под моросящий дождь.

Я знала, что он не пойдёт за мной, что останется там, с его дёрганными взглядами и невысказанными словами. И я знала, что это было не прощание, а скорее пауза, которая могла растянуться на неопределённый срок или же стать финалом. Я не знала, что будет дальше, но в данный момент мне было важно только одно — уйти. Уйти от его нервозности, от его невысказанных вопросов, от той тяжести, которая повисла между нами, как невидимая стена.

Дождь усиливался, холодные капли стекали по лицу, смывая остатки напряжения. Я шла по мокрой земле, не разбирая дороги, просто вперёд. В голове крутились обрывки мыслей, но ни одна из них не могла обрести чёткую форму. Было лишь ощущение опустошения и странного, горького облегчения.

В какой-то момент я остановилась, представив собственное лицо — бледное, с потухшими глазами. Вероятно я выглядела так же потерянно, как и он. Но моя потерянность была другой: она была тихой, внутренней, не проявляющейся в нервных движениях.

Я снова пошла вперёд, теперь уже более уверенно, направляясь в сторону палатки.

Дождь продолжал идти, но теперь он казался мне не меланхоличным, а очищающим — очищающим от всего лишнего, от всего, что больше не имело смысла.

И я надеялась, что он тоже найдёт свой путь, путь, где его нервные взгляды найдут покой, а не будут метаться в поисках ответов.

У меня их точно не было.

Глава 16

С утра небо было всё так же затянуто чёрными тучами, что навевало тоску. Мелкий вчерашний дождь продолжал идти, хотя его и дождём назвать было сложно: траву намочил, но пыль на дороге прибить так и не удалось.

Построение