— Предпочитаю после тренировки и последующего приёма пищи немного поспать, — соврал я.

— А мне думается, что у вас просто натянутые отношения с партнёрами по команде, — нагло заявила девушка, которая в облегающем лыжном костюме меня откровенно нервировала, а если быть точнее, то заводила. Мне прямо сейчас её захотелось грубо повалить на кровать.

Поэтому когда она грациозно прошлась по комнате и выглянула в большое квадратное окно, я подумал, что без подруги здесь долго не продержусь. И если моя Наталья из маленького уральского городка Александровска в Горький не приедет, то сорвусь и пущусь во все тяжкие либо с какими-нибудь малознакомыми барышнями, либо с девчонками из сборной области по лыжным гонкам. Которые, между прочим, тонкие намёки на более тесное знакомство уже делали.

— Я прибыл в «Торпедо», чтобы забрасывать шайбы и отдавать голевые передачи, — пророкотал я, отогнав прочь эротические ведения. — И на льду я за своих парней любого поломаю. А вот вне хоккейной площадки я ни с кем сближаться не намерен. Не хочу потом в ком-нибудь слишком сильно разочаровываться.

— Сложный вы человек? — хихикнула Карина, посмотрев на заснеженные сосны. — А у вас здесь на природе хорошо. У меня, например, сейчас полное ощущение, что я нахожусь на даче у дедушки в Комарово. У нас там белки по деревьям скачут и зайцы бегают.

— У нас тут тоже белки скачут, — хмыкнул я, ожидая, что девушка наконец-то оставит меня одного и перестанет демонстрировать свои стройные ножки.

— Поговаривают, что у вас жена в Америке? Это правда? — спросила она, присев на подоконник.

— Правда.

— И вы не можете к ней уехать? — Карина задал самый идиотский вопрос из всех возможных.

— Придёт время, уеду, — грустно улыбнулся я. — А лет так через пятнадцать, каждый, у кого будут деньги, сможет свободно поехать когда угодно и куда угодно: хоть в Австралию, хоть в Южную Америку, хоть в Париж, чтобы сделать своей невесте предложение на фоне Эйфелевой башни.

— Вы всё шутите, а вам надо социализироваться, — девушка вновь включила какой-то неприятный учительский тон.

— Учту на будущее, — буркнул я. — У вас ко мне всё? У меня сейчас по расписанию чтение зарубежной литературы. А ещё я должен морально подготовиться к послезавтрашней важнейшей игре.

— А ещё вы — мизантроп и грубиян, — пискнула Карина и наконец-то пошагала на выход. — Всего хорошего.

— Привет, мировой социологии, — прорычал я и снова развалился на кровати с книжкой в руках.

«Вот ведь заноза в одном месте, словно нарочно вывела из себя!» — рыкнул я и книжку Дюма сунул под кровать.

* * *

Во вторник 4-го февраля в 7 часов вечера переполненный стадион Автозавода буквально кипел, словно растревоженное жерло маленького вулкана. На большой вулкан 10 тысяч человек, которые предпочли новой серии «Семнадцати мгновений весны» сегодняшний хоккей, пока как-то не тянули. Но и этого было достаточно, чтобы создать нервную и эмоциональную атмосферу предстоящего хоккейного спектакля. «Коноваленко в воротах, Коноваленко сегодня играет, наконец-то нормального воротчика нашли», — громко переговаривались зрители вблизи хоккейных бортов, когда я и мои одноклубники заканчивали предстартовую раскатку.

— Сергеич, давай! — гудел какой-то мужик. — Весь Автозавод за тебя! Покажи им, мать твою, как играть надо! Как мы когда-то играли!

Кроме того над ледовой площадкой разносился хоккейный марш, что в хоккей играют настоящие мужчины, а на той стороне поля заканчивали раскатку игроки московского клуба «Крылья Советов». Когда до наставника гостей Бориса Кулагина долетело известие, что наши ворота сегодня защищает 38-летний ветеран, то вся раздевалка москвичей несколько минут сотрясалась от гогота. Вот и сейчас парни в белых свитерах с двумя большими буквами на груди «КС» откровенно потешались, видя в рамке невысокого широкоплечего Виктора Коноваленко.

— Сергеич, — сказал я, подъехав к своим воротам, — можешь на меня злиться, можешь не разговаривать, но я тебе желаю хорошей игры. Главное выдержи стартовый напор, смело отбивай шайбы в углы, а дальше мы с парнями поможем, чем сможем.

— Ехай дальше, сам разберусь, — прошипел он.

«Хорошо, если разберёшься», — подумал я и покатил на стартовое вбрасывание.

— Иваныч, девочки пришли, — шепнул мне Саша Скворцов.

— Поздравляю тебя и твоих девочек, — хмыкнул я.

— Да нет, ты не понял, Лида и Карина пришли, — затараторил он. — Мне кажется, я Каринке понравился. Красивая она, правда?

— Чего? — опешил я и, окинув взглядом нападающих Ковина, Скворцова, а так же защитников Куликова и Фёдорова, пророкотал, — про девочек забыли и вспомнили, что перед нами прошлогодний чемпион, которому нужно как минимум не проиграть. Собрались, Ален Делоны с клюшками.

Главный судья матча Виктор Домбровский из Челябинска раскатистым шагом прокатился от судейского столика в центральный круг и подозвал на точку меня и центрфорварда «Крыльев» Вячеслава Анисина. Кстати, своего визави я был выше на целую голову. Честно говоря, никогда не понимал, почему в центре играет не более физически мощный Бодунов, а миниатюрный Анисин. Ну, какой из Славы центральный нападающий? Владимир Петров, Бобби Халл, Фил Эспозито: вот эти богатыри — типичные центральные, которых с пятака не сдвинуть. В чём заключалась идея Кулагина отряжать в центр хоккеиста, у которого не было шансов ни перед воротами соперника, ни на точке вбрасывания, которое я тут же под рёв переполненных трибун выиграл, хоккейная наука умалчивала.

— Тафгая на пятак не пускай! Тафгая держи! — занервничал у скамейки запасных гостей Борис Кулагин, когда я со своими парнями быстро и красиво ворвался в зону атаки.

Мы разыграли наигранный вариант, при котором я, разогнавшись в средней зоне, получаю пас и, как бульдозер, вламываюсь за чужую синюю линию. Конечно, можно было бы при входе зону «Крыльев» и бросить. Но в рамке ворот гостей сегодня играл очень приличный голкипер — Александр Сидельников, поэтому я решил с бросками не спешить и отдал пас на правый борт Саше Скворцову. Скворцов, которого принялся активно прессинговать игрок гостей, вернул шайбу на синюю линию своему тёзке Куликову, а Куликов быстро перевёл налево Юрию Фёдорову.

«Давай, Юра, наш вариант!» — мысленно прорычал я и постучал клюшкой по льду, что означало — набрось, я подправлю. И Фёдоров с полувзгляда допетрил, что от него