— Не считал, товарищ Сталин, — ответил Максим. — Много. Я ведь ещё в партизанском отряде успел повоевать и разведчиком в составе сорок второй стрелковой дивизии, когда из окружения с ней выходил.

— А потом уже с моей группой, — добавил Михеев. — Разрешите, товарищ Сталин?

— Говорите, товарищ Михеев, — кивнул Сталин.

— Я уже изложил письменно, но хочу повторить непосредственно вам. Младший лейтенант Николай Свят в прямом смысле слова спас наши жизни. Мою, командарма Потапова и бойцов, с которыми мы выходили из окружения. Если бы не он, его воинские умения и природные способности… — Михеев покачал головой. — Прямо скажу. Я не встречал в своей жизни подобных людей. Иногда мне кажется, что он может всё. Хотя так и не бывает.

— По-разному бывает, товарищ Михеев, по-разному, — неторопливо произнёс Сталин и снова пристально посмотрел на Максима. — Расскажите о своём детстве, товарищ Свят. Кто были ваши родители?

— Родители — крестьяне, умерли рано, от голода. Меня бабка с дедом воспитывали. Потом тоже умерли, беспризорничал… Потом трудовая коммуна имени Дзержинского, которая, считаю, сделала из меня человека. Затем Чугуевское военное авиационное училище лётчиков, фронт. Вот и вся моя жизнь.

— Здесь написано, — Сталин снова коснулся чубуком трубки папки, что вы страдаете амнезией. Плохо помните некоторые моменты вашей жизни.

— Всё правильно, — подтвердил Максим. — У меня была очень сильная контузия, после которой я частично потерял память.

— Расскажите об этом.

Максим рассказал про операцию по спасению евреев Коростеня, засаду, в которую попал отряд, как он с товарищами остался прикрывать отход остальных; про страшный взрыв, уничтоживший наседающих немцев и чуть не отправивший на тот свет его самого.

— Очнулся в плену, прикованный к койке. Немцы меня допрашивали об этом взрыве… Тогда я и понял, что не всё помню из своей жизни.

— А что потом было? — спросил Сталин. Было заметно, что ему действительно интересно — слушал он Максима очень внимательно. Берия и Абакумов помалкивали, но тоже явно не скучали.

— Потом меня отправили в Германию, на транспортном самолёте Ю-52. А я его угнал, — Максим позволил себе улыбнуться.

Берия и Абакумов переглянулись.

— Вы были в наручниках? — неожиданно спросил Берия.

— В кандалах, если можно так сказать. На левой руке был гипс, в наручники меня не заковывали.

— То есть, левая рука у вас была сломана?

— Да.

— Как вы сумели освободиться?

— С помощью женской заколки для волос. В тех кандалах был простой замок.

— А где взяли заколку? — спросил Абакумов.

— У немецкой медсестры по имени Марта.

— Ясно, — сказал Берия. — А как потом вы летали и сбивали немецкие самолёты? Со сломанной рукой.

Опа, подумал Максим. Хрен с ним, была ни была.

— На мне всё очень быстро заживает, товарищ генеральный комиссар государственной безопасности. — Я бы сказал феноменально быстро. Врачи говорят, что так бывает, хоть и редко. Повышенная от природы регенерация тканей. Могу сейчас порезать себе руку, и через пятнадцать минут рана затянется. Показать?

— Не надо, — покачал головой Сталин. — Мы вам верим.

— Захватывающая история, — сказал Берия. — Прямо как роман читаешь. Извини, Коба.

— Ничего, Лаврентий, мне тоже интересно, — сказал Сталин. — Это правда, что те немецкие офицеры, которых вместе с самолётом захватил товарищ младший лейтенант, дали очень важные сведения?

— Правда, — ответил Берия. — Там ещё портфель был с бумагами. Тоже важными. За одно это товарищу младшему лейтенанту нужно большое спасибо сказать.

— Скажем, — произнёс Сталин. — Обязательно. Но сначала… Так что это был за взрыв, товарищ Свят? У вас есть какие-то предположения?

— Кроме нашего секретного склада боеприпасов ничего не приходит в голову, товарищ Сталин.

Их глаза опять встретились. Тёмно-карие Максима и светло-карие, чуть желтоватые, товарища Сталина.

— Ну, хорошо, — произнёс, наконец, Сталин. — Пусть будет склад боеприпасов. Хотя ни о каком складе в том районе нам не известно, — он встал, подошёл к своему рабочему столу, открыл ящик, достал оттуда две орденские коробочки, сапожное шило, вернулся к столу для совещаний, положил коробочки рядом с папкой. Не садясь, открыл папку, достал оттуда бумагу, протянул Берии:

— Зачти, Лаврентий. Как теперь старший начальник товарища Свята.

— Самый старший начальник у нас ты, Коба, — сказал Берия.

— А ты всё равно зачти, — весело сказал Сталин.

Берия взял бумагу, поднялся.

Остальные поднялись вслед за ним.

— Указ Президиума Верховного Совета СССР, — начал читать Берия. — За образцовое выполнение боевых заданий командования на фронте борьбы с немецкими захватчиками и проявленные при этом отвагу и геройство присвоить звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» младшему лейтенанту Святу Николаю Ивановичу. Подписи: Председатель Президиума Верховного Совета СССР Михаил Калинин, секретарь Президиума Верховного Совета СССР Александр Горкин.

— Подойдите ко мне, товарищ Свят, — сказал Сталин.

Максим обошёл стол, приблизился.

Сталин взял шило.

— Товарищ Сталин, может, я сам? — спросил Максим, с некоторой опаской глядя на острый предмет в руке вождя.

— Вы что же, думаете, товарищ Свят, сын сапожника не умеет с шилом обращаться? — подмигнул Сталин. — Стойте спокойно.

Ловко провертел две дырки в кителе Максима с левой стороны.

Открыл коробочки. Сначала, выше медали «За отвагу» и ордена Красного Знамени, прикрепил орден Ленина. Затем выше всех наград, Золотую Звезду Героя Советского Союза.

Отступил, полюбовался на свою