— Николай Свят здесь? — осведомился.

— Здесь, — ответил Максим.

— К товарищу Михееву, срочно.

И закрыл дверь с другой стороны.

— Извините, товарищи, — сказал Максим. — Вызывают.

Он быстро принял душ (ещё не хватало вонять потом

у начальства), переоделся в раздевалке и поспешил к Михееву.

Глава одиннадцатая

— Заставляете ждать, товарищ младший лейтенант, — недовольно заметил Михеев, когда Максим появился на пороге.

— Торопился, как мог. Что-то случилось? — Максим внимательно посмотрел на товарища комиссара государственной безопасности. Тот был явно взволнован и даже встревожен, нервно курил папиросу.

В пепельнице Максим заметил ещё два окурка.

Михеев терпеть не мог полных пепельниц, всегда выбрасывал окурки в мусорное ведро. Значит, выкурил совсем недавно. Можно сказать, подряд. Точно что-то случилось.

— Нас вызывают в Кремль, — сообщил Михеев и одним движением загасил папиросу в пепельнице. — Тебя и меня, как непосредственного твоего начальника.

— Кто? — спросил Максим.

— Сам, — коротко ответил Михеев.

— Товарищ Сталин? — изумился Максим.

— Он. Готов?

— Даже не знаю, что сказать… Будем считать, что готов.

— Поехали.

Они спустились вниз, сели в ожидающую у подъезда машину и уже через пять минут, пройдя проверку документов, въезжали в Кремль.

Машина остановилась возле главного входа в Сенатский дворец. Здесь, как было известно, Максиму, традиционно располагались кабинеты и квартиры всех руководителей первого Советского Союза, затем России, и, наконец, второго Советского Союза.

Бывать в Сенатском дворце ранее Максиму не доводилось.

Прошли вторую, более тщательную проверку документов.

Поднялись на второй этаж, прошли по коридору, застеленному красной ковровой дорожкой, в левое крыло.

Михеев остановился возле тяжёлой двери из тёмного дуба.

«Народный комиссар обороны СССР тов. Сталин И. В.» прочёл Максим на табличке.

— Верил бы в бога, перекрестился бы, — пробормотал Михеев.

— Всё будет хорошо, товарищ комиссар, — ободрил его Максим. — Стучите.

Михеев постучал.

— Войдите!

Они вошли.

Из-за стола им навстречу поднялся совсем невысокий круглолицый лысый человек. Брови у человека были слегка приподняты, поэтому казалось, что на мир он смотрит с постоянным лёгким удивлением.

— КИР, — позвал Максим своего верного помощника.

— Здесь.

— Кто это?

— Товарищ Поскрёбышев, Александр Николаевич. Личный многолетний помощник Сталина.

— Что я должен о нём знать?

— Говорят, обладает феноменальной памятью. Ничего не записывает, всё запоминает. Сталин доверяет ему если не абсолютно, то близко к этому.

— Спасибо.

— Всегда пожалуйста.

— Здравствуйте, товарищи, — поздоровался Поскрёбышев.

— Здравия желаем, — слаженно, будто специально тренировались, ответили Михеев с Максимом.

— Подождите минуту, — Поскрёбышев скрылся за другой дверью, тоже из тёмного дуба.

Через несколько мгновений вышел обратно, оставив дверь открытой.

— Входите, вас ждут.

Они вошли.

Стараясь не вертеть головой, Максим быстро оглядел кабинет.

Большой, метров сто пятьдесят квадратных.

Отделан дубовыми панелями со вставками из карельской берёзы.

На паркетном полу, начищенном до гладкого идеального блеска, — красные ковровые дорожки.

Два стола. Рабочий, тяжёлый, двухтумбовый, с телефонами, прибором для письма и настольной электрической лампой, покрытый зелёным сукном. И большой стол для совещаний.

Удобные мягкие полукресла и просто стулья.

На одной стене фотографические чёрно-белые портреты Маркса и Ленина. На другой — Суворова и Кутузова. Живописные.

Сейф, конторка, вешалка, большой книжный шкаф.

Тяжёлые шторы на окнах.

Яркий электрический свет двух люстр.

Но главное — стоящий посреди кабинета человек в полувоенном френче, серых брюках, заправленных в хромовые сапоги, и дымящейся трубкой в руках. Среднего роста, плотный, усатый, с цепким пронзительным взглядом карих, отдающих в желтизну, глаз.

Человек, известный практически всем на Земле даже через сто пятьдесят лет после этого времени.

Товарищ Сталин.

А за столом для совещаний ещё двое, которых Максим тоже сразу узнал.

Берия и Абакумов.

Генеральный комиссар государственной безопасности и его первый заместитель, комиссар государственной безопасности третьего ранга.

Сталин подошёл ближе к стоящим навытяжку Михееву и Максиму.

Он казался выше из-за сапог с каблуками и несгибаемой, железной воли, незримо исходящей от него.

Максим сразу, как только вошёл, почувствовал эту волю (так перелётные птицы чувствуют магнитное поле Земли) и понял, почему Иосиф Виссарионович Джугашвили превратился в товарища Сталина.

— Здравствуйте, товарищи, — мягко произнёс Сталин.

— Здравия желаем, товарищ Сталин! — рявкнули Михеев с Максимом.

Сталин едва заметно улыбнулся.

— Хорошо, но громко. Можно и поспокойнее, мы не на параде. Проходите, садитесь.

Кивнув в ответ Берии и Абакумову, Максим с Михеевым сели рядом с ними.

Сталин устроился напротив, откинувшись на спинку полукресла. Перед ним лежала кожаная папка с бумагами и стояла хрустальная пепельница. Однако папку не открыл, затянулся табачным дымом, оглядел присутствующих, задержавшись на Максиме.

Максим спокойно встретил взгляд вождя. На секунду ему показалось, что в глазах Сталина промелькнуло что-то похожее на уважение.

— Мне тут про вас, товарищ Свят, какие-то невероятные истории рассказывают, — произнёс Сталин, коснувшись трубкой папки. — Пишут, что вы два немецких бомбардировщика сбили из обычной винтовки и ещё двадцать один «юнкерс» уничтожили прямо на аэродроме. Это правда?

— Правда, товарищ Сталин, — ответил Максим. — Но не вся.

— Вот как? Расскажите всю.

— Ещё двенадцать самолётов я сбил в воздушных боях. Среди них не только «юнкерсы», есть и «мессеры».

— Значит, всего тридцать пять машин? — быстро посчитал Сталин.

— Так точно.

— Неплохо. Даже