— КИР, который час?

— На часы лень посмотреть?

— Они могут ошибаться. Ты — нет.

— Льстец. Без двух минут восемь.

— Спасибо. Слушай, давно хотел спросить…

— Ну?

— Ты ведь слышишь и видишь всё, чем я занимаюсь?

— Естественно, я же теперь твой искусственный интеллект-имплант.

— Значит… и вчера?

— Конечно. Но можешь не переживать, в таких случаях я полностью отключаюсь.

— Что, правда?

— Абсолютная. Не хватало мне слушать ваши любовные ахи и вздохи. Всё равно я в этом ничего не понимаю и мне это не интересно.

— Спасибо, утешил.

— Не за что.

— Ну, если уж ты настолько любезен, то проложи мне пеший маршрут от дома до здания НКВД на Лубянке.

— Нет проблем. Переходишь через Яузу, идёшь по улице Радио (бывшая Вознесенская) до Казакова (бывшая Гороховская), затем по Садовому до Покровки (нынешняя Чернышевского) и Маросейки, по ней до Большого Златоустинского переулка (сейчас Большой Комсомольский), по нему до Мясницкой, налево и — вот оно. Пятьдесят три минуты деловым шагом.

.

— Ага, спасибо. Примерно так себе и представлял, но на всякий случай решил уточнить.

— Обращайся.

Максим с удовольствием прошёлся по утренней Москве образца тысяча девятьсот сорок первого года, привычно отмечая разницу между этой столицей и той, в которой он учился и жил в будущем. Разница была заметной. И дело не только в ста пятидесяти годах, отделяющих ту Москву от этой. Та Москва была мирной. А эта воевала. Не на жизнь, а на смерть.

Приметы войны были видны всюду.

Аэростаты воздушного заграждения в небе.

Зенитный расчет в сквере неподалёку.

Шагающая по улице рота солдат.

Военные грузовики.

Сосредоточенные и даже хмурые лица прохожих.

Максим знал, что очень скоро враг окажется под самыми стенами древней столицы. Собственно, битва за Москву уже началась. Он знал также, чем она закончится, — враг будет отброшен.

Очень хотелось думать, что в этом будущем поражении немцев под Москвой есть и его вклад. Малый, практически незаметный, но — есть.

Ровно в девять часов и две минуты Максим постучал в дверь кабинета Михеева на третьем этаже.

— Входи! — послышался знакомый бодрый голос.

Максим вошёл, поздоровался.

— Завтракал? — осведомился Михеев.

— Чай с хлебом. Нормально.

— Э, нет, давай-ка сначала позавтракаем. Я и чаю ещё не пил.

Позавтракали в столовой, вернулись в кабинет.

— Сейчас пойдёшь, встанешь на довольствие, получишь карточки и всё прочее, потом вернёшься, объясню, что дальше.

А дальше оказалось, что прежде, чем влиться в доблестные ряды НКВД и получить новое звание, нужно поучиться.

— Трёхмесячные курсы, — пояснил Михеев. — Здесь же, у нас. Они уже набраны, занятия идут две недели, но я договорился, и для тебя сделают исключение. Не подведи.

— Не подведу. А без курсов никак?

— Извини, никак. Обязательное правило для всех. Ещё и экзамены должен будешь сдать.

— А экстерном можно? — спросил Максим. — Неохота терять два с половиной месяца.

Михеев засмеялся:

— Узнаю Колю Свята. А потянешь экстерном-то? Программа напряжённая, сразу говорю.

— Вот и проверим, — подмигнул Максим.

Уже к обеду Максим получил всё, что положено, включая продовольственные карточки и официально стал слушателем курсов.

Занятия проводились по следующим дисциплинам.

История ВКП (б).

Политическая экономия СССР.

История ВЧК-НКВД.

Агентурно-оперативная работа.

Формы и методы подрывной деятельности противника.

Военная контрразведка.

Уголовное право.

Следственное право.

Оперативно-чекистские игры.

Оперативное делопроизводство.

Немецкий язык.

Физическая и огневая подготовка.

Знакомство с работой органов рабоче-крестьянской милиции и других подразделений НКВД СССР.

В первые три дня Максим перезнакомился с преподавателями и слушателями курсов, посетил все занятия. События не торопил, вперёд старался не лезть, приглядывался и прислушивался, прилежно конспектировал.

Хотя на занятиях по немецкому языку и физической и огневой подготовке не удержался.

Немецкий вела пожилая седая преподавательница по имени Эльза Фридриховна Воронова. Строгая, маленькая, безупречно одетая, лет шестидесяти.

В Россию она попала ещё до революции, вышла замуж и, как рассказывали, принимала горячее участие в событиях семнадцатого года и даже была военным переводчиком на стороне красных во времена Гражданской войны.

Всем своим видом она внушала безусловное уважение (а некоторым курсантам даже самый настоящий страх).

Но только не Максиму.

— Здравствуйте, товарищи курсанты, — поздоровалась она по-немецки, войдя в учебный класс. Села за стол, открыла журнал и начала перекличку.

— Вижу, у нас новенький, — сказала, дойдя до нового имени и фамилии Максима. — Николай Свят.

— Это я, — ответил по-немецки Максим, поднимаясь со своего места. — Младший лейтенант Николай Свят, лётчик-истребитель. До недавнего времени. Ныне — курсант.

Брови Эльзы Фридриховны чуть приподнялись.

— Владеете немецким?

— Да. И, смею надеяться, неплохо. В партизанском отряде, в котором я воевал и позже, в разведке, приходилось быть переводчиком. Справлялся.

Курсанты с явным интересом прислушивались к диалогу. Большая часть из них не понимала, о чём идёт речь. Зато прекрасно понимала, что новенький прекрасно знает язык врага.

— Но вы же лётчик-истребитель?

— Дважды был сбит над территорией, занятой противником. Пришлось выбираться к своим. Это долгая история.

— Богатая биография?

— Очень, — улыбнулся Максим.

— Где учили немецкий?

— В основном, в трудовой коммуне имени товарища Дзержинского. У нас был прекрасный учитель-немец. Потом в лётном училище, там тоже были хорошие преподаватели. Но вообще, у меня природные способности к языкам.

— Вижу. Во