Максим ещё постоял у Яузы, вглядываясь в сереющее на другом берегу здание альма-матер.

Выглядело оно совершенно иначе, чем в его время, но он знал, что основной высотный корпус, выходящий фасадом на Яузу, начнут строить только после войны, в сорок девятом году.

Ещё раз вдохнул сыроватый московский воздух конца октября, развернулся и пошёл назад.

Дома (теперь он мог называть эту комнату домом) Максим переоделся в старые галифе, такую же старую застиранную гимнастёрку и удобные тёплые войлочные тапочки, купленные по случаю на Старом базаре в Ростове.

Совсем было собрался сходить на кухню и поставить чайник (плитка прессованного чая у него с собой была, был и колотый сахар и даже шоколад из лётного пайка), но тут за окном взвыла сирена противовоздушной тревоги.

Максим выглянул в коридор. Мимо него быстрым шагом прошла молодая женщина, держа заруки двоих детей — мальчика и девочку. За ней последовал капитан-танкист с газетой в руках.

— Новый сосед? — приостановился он, увидев Максима.

Максим кивнул.

— В убежище, сосед, в убежище, там познакомимся, — бросил капитан и ускорил шаг, догоняя женщину.

Вероятно, жена, подумал Максим. Странно, почему не в эвакуации? Хотя разные случаи бывают…

Сиренапродолжала орать.

Максим вернулся в комнату, обул сапоги и снова вышел. Мимо него по направлению к лестничной клетки проследовало ещё несколько человек.

Коменданта Захара Ильича Максим нашёл на первом этаже — он выдавал из кладовки совковые лопаты, вёдра и брезентовые рукавицы. Семеро молодых людей (трое мужчин и четыре женщины) споро разбирали инвентарь.

— Девчонки вниз, во двор, парни на чердак, — скороговоркой командовал Захар Ильич. — Там уже всё приготовлено — песок в ящиках, вода в бочках. Тушить сразу, на месте, как только упадёт. Руками не хватать! А то знаю я вас, молодых да торопливых. Лечи вас потом…

— Спокойно, Ильич, — весело говорила ему рыжеволосая крутобёдрая зеленоглазая деваха в такой же, как у Максима застиранной гимнастёрке, ватнике нараспашку, юбке и сапогах. — Всё нормально будет, не ссы.

Впрочем, в чёрных петлицах застиранной гимнастёрки Максим разглядел два лейтенантских кубаря со значком танкетки. О как. Мало того, что женщина-танкист, редкий случай сам по себе, так ещё и учится в академии. Лихо.

— Ты, Маринка, язык-то придержи, — заметил комендант. — Что за выражения?

— Нормальные выражения, у нас на фронте ещё не так выражаются. Или ты думаешь, что «гусянку» [1] под вражеским огнём можно без кувалды и такой-то матери починить? Ха-ха, — она стрельнула бедовыми зелёными глазами на подошедшего Максима. — Вот и лётчик подтвердит. Воевал, лейтенант?

— Только оттуда.

— Молодец, держи пять, — она протянула руку. — Я — Марина.

— Николай, — Максим пожал узкую крепкую ладонь. — Можно просто Коля, — посмотрел на коменданта. — Хочу помочь. Лопата найдётся?

— Для добровольцев — всегда, — сказал Захар Ильич и выдал Максиму лопату, ведро и рукавицы. — Вам — на чердак. Задачу товарищи объяснят. Они опытные.

Сирена продолжала орать.

Забухали зенитки.

— Ну, началось, — сказала Марина. — Пошли, девчонки. Ещё увидимся, лётчик, — кивнула Максиму.

Лифт работал. Загрузились вчетвером, нажали кнопку с цифрой «пять», кабина, скрипя и погромыхивая, поползла вверх. В дверях кабины имелись стёкла, сквозь которые было видно, как проплывают вниз этажи.

— Фонарик есть, Коля? — спросил один из попутчиков — невысокий крепыш с русым чубом, падающим на лоб. — На чердаке темно, как у негра в заднице. Меня, кстати, Терентий зовут.

— Фёдор, — представился второй.

— Григорий, — кивнул третий.

— Мне он не нужен, — ответил Максим, пожимая всем руки. — Я хорошо вижу в темноте.

— Ну-ну, — сказал Терентий. — Кстати, Маринке ты, кажется, понравился. Даже завидно. Женат?

— Холост.

Терентий вздохнул, но ничего не сказал.

На чердаке было и впрямь темно. Однако зрение Максима привычно адаптировалось, и вскоре он различил стропила, двускатную крышу над головой, а также ящики и мешки с песком, бочки с водой. Высоты чердака хватало, чтобы не пригибаться хотя бы в центральной части.

— Высоты не боишься, Коля? — спросил Терентий.

— Я лётчик, — ответил Максим. — Высота — моя стихия.

— Тогда давай на крышу вместе с Гришей. Он тоже высоты не боится. Твоя задача — сбросить зажигалку вниз, во двор девчонкам, если она застрянет на крыше и загорится. А мы с Федей будем здесь дежурить, на чердаке. Имел когда-нибудь дело с «зажигалками»?

— Ни разу, — признался Максим.

Терентий объяснил, что немецкая зажигательная бомба («Хер её знает, как она называется, нам говорили, но я забыл — 'зажигалка» и «зажигалка») в длину примерно с локоть, а весит всего килограмм.

— Зато полыхает так, что мама не горюй. Температура пламени — две с половиной тысячи градусов, — споро рассказывал Терентий. — Там горючая смесь специальная — оксид железа и алюминиевая стружка. Называется «термит». Горит всего пятнадцать минут, но за это время может поджечь и прожечь всё, что хочешь. Если не погасить, конечно. Но гасить — наша задача. Ваша — повторяю! — сбрасывать их во двор, там девчонки погасят.

Вслед за Григорием, через чердачное окно, Максим выбрался на крышу, поднялся до «конька», уселся. Небо над Москвой полосовали лучи прожекторов. Продолжала выть противовоздушная сирена. Сквозь этот вой прорывался лай зениток и гул самолётных двигателей.

Тонкий слух Максима различал басовитый рёв Ю-88 и «дорнье», знакомый до боли звук моторов «ишачков» и высотных «мигов», треск пулемётов и авиационных пушек.

Эх, сейчас бы в кабину да в небо!

Он прямо ощутил ручку управления в пальцах, представил, как приближается хвост немецкого бомбёра, и он всаживает во врага одну очередь за другой…

Ага, вот и «подарочки с неба» посыпались.

Там и сям грохали разрывы фугасных бомб, ярко