Когда мы остались одни, Морозов нахмурился, уже догадываясь, что столкнулся с очередным проявлением непрактичной гуманности, и уточнил:

— Зачем нам ему звонить?

— Так говорят из вежливости, чтобы не обидеть, — пояснил я, пряча улыбку за нейтральным выражением лица. Всё-таки день только начался, а театр одного подслушивающего актёра уже состоялся.

— Ох уж эти телячьи столичные нежности, — покачав головой, буркнул воевода. — Надо было ему дать затрещину, чтобы знал, как чужие разговоры выведывать. А потом отправить восвояси. Желательно пешком и до самой городской черты.

— Не будем портить репутацию, — спокойно возразил я, усевшись в хозяйское кресло. — Не хочу, чтобы в городе пошли слухи, будто мы тут людей обижаем, только потому, что они нам не подошли.

— Какие слухи? — невинно вскинул брови Морозов. — Этот хлыщ до города бы не дошёл. Вы его туфли видели? В таких не то что бегать — стоять страшно. От волка не убежал бы.

— От какого ещё волка? — удивился я.

— От любого, — не моргнув глазом отозвался Владимир. — Даже самого больного и хромого. Тут прямо без вариантов, чесслово.

Я коротко выдохнул, подавив смешок, и, деловым тоном, выдал:

— Прошу вас проследить, чтобы всех кандидатов после собеседования доставили до Северска в целости и сохранности. Включая туфли.

— Добрый вы, князь, — хмыкнул воевода кивая. И тут же замолчал, оставив меня в легком замешательстве — то ли это была насмешка, то ли искреннее восхищение. С Владимиром никогда не угадаешь.

Он вновь распахнул дверь, резко, с явным ожиданием, и, кажется, был немного разочарован, не обнаружив за ней очередного шпиона, прижатого ухом к косяку. Выражение лица у него было такое, будто он искренне надеялся на повторение спектакля. Для закрепления эффекта.

— Проходите в кабинет по одному, — гаркнул он в коридор, не заботясь о вежливом тоне, и вернулся в комнату с видом человека, который уже понял: весёлое закончилось, теперь будет скучная работа.

Подхватил одно из кресел, тяжёлое, с резной спинкой, и без усилий придвинул его к окну, аккуратно, но решительно, устроившись рядом со мной — как грозный экзаменатор на вступительных испытаниях.

Затем, не говоря ни слова, распахнул шторы. Поток дневного света хлынул в кабинет, залив пол и стол яркими пятнами. Я прищурился, а он с готовностью пояснил:

— Пусть свет им в глаза светит.

— Зачем? — уточнил я, слегка повернув голову в его сторону. Интерес был скорее академическим — может у него и правда есть план.

— Проверка лишней не будет, — серьёзно отозвался Морозов. — Вдруг кто зашипит или в пепел рассыплется. Мы ж не знаем, с кем имеем дело.

— Тогда и свяченой водой надо было запастись, — заметил я, глядя, как солнечные блики ложатся на край стола.

— Так, другой в доме мы не держим, — пожал плечами Морозов, будто речь шла о соли или лавровом листе. — В колодец ещё в прошлом веке жрец свалился. Просидел там всю ночь до самого утра. Пока ваш дед его не вытащил — с помощью верёвки и кобылы. Молился он так истово, что с тех пор вода в колодце навсегда считается свячёной.

Я медленно повернул к нему голову.

— А как жрец туда свалился?

— Никто не ведает, — ответил Владимир с тем спокойствием, с каким говорят о вещах, давно принятых на веру. — Но после того случая он зарекся пить хмельное и больше в наших краях не появлялся. Говорят, укатил за Уральские горы и там основал приход. Так вот, какие у нас, из Северска, серьезные люди выходят.

— Убегают, — поправил я, едва сдержав улыбку.

— Уходят в люди, — упрямо повторил воевода, и в этот момент дверь кабинета со скрипом отворилась. Начиналось собеседование, и Морозов тут же выпрямился, словно ничего и не рассказывал — будто не вспоминал сейчас, как кто-то освятил целый источник воды личным падением.

Глава 2

Собеседование

Первой в кабинет вошла высокая девушка в деловом костюме, слегка не по погоде открывающим фигуру. Пиджак был тесным, а юбка была коротковата и для северных широт, и для собеседования. Каблуки цокали по полу, будто девица шла не на должность секретаря, а на подиум.

— Сразу нет, — спокойно, но твёрдо произнёс я, даже не дожидаясь, пока кандидатка займёт предложенное кресло.

— А что не так? — с лёгким возмущением уточнила она, сведя тонкие брови у переносицы в суровую арку.

Морозов тяжело вздохнул и покачал головой с видом старого волка, которого снова пытаются убедить, что розовые зайцы — это норма.

— Нам нужен помощник, — произнёс он медленно, с расстановкой, — за которым не станет увиваться половина дружины. А то у нас, знаете ли, не конкурс красоты и не отдел сердечных дел.

— Это ведь не моя проблема. Я не виновата, что слишком красивая, — подбоченилась девушка с выражением правоты на лице.

При этом пиджак, и без того сидевший на ней туго, с явным протестом отозвался — шов на боку с резким треском разошёлся, как будто сам не выдержал пафоса момента.

— Но ваша беда, что вы не умеете выбирать одежду по размеру, — с невозмутимым видом произнёс Морозов, не поднимая брови ни на миллиметр.

Девушка фыркнула, что-то едва слышно пробормотала, и, не попрощавшись, вышла прочь, оставив за собой шлейф духов и лёгкое напряжение в воздухе.

— Красивая, — резюмировал воевода, усаживаясь поудобнее и кивая в сторону двери, будто сомнений тут быть не могло.

— Кто же спорит, — вздохнул я и налил себе воды из графина в гранёный стакан. Стекло звякнуло по столу так, будто подытоживало ситуацию. — Но служебные романы мы не одобряем.

— Думаете, Никифор бы влюбился? — прищурился Владимир.

— За Никифора я не переживаю, — отозвался я, отпив воды. — Он тертый калач. Его такими фокусами не возьмёшь.

В дверь постучали — вежливо, почти извиняясь, и створка медленно распахнулась.

— Позвольте? — мягко поинтересовался мужчина, лет тридцати на вид, с обходительным выражением лица и такой прической, будто он только что вышел из столичной парикмахерской.

— Входите, — кивнул я. — Присаживайтесь. Расскажите о себе.

— Меня зовут Борис, — начал он уверенно, устраиваясь напротив. — У меня большой опыт работы помощника