— Потом обсудим, — добавил я и кивнул на кучера.

Отец понимающе кивнул, и вернулись домой мы в молчании. По пути ко мне пришло в голову, что если память меня не подводит, то скоро крепостное право и вовсе отменят. И уже сейчас надо начинать выстраивать отношения с крестьянами так, чтобы они сами стремились остаться здесь и работать на нас, а не сбежали к другому барину или в город на заработки.

— Сергей Александрович, я подготовила подарки Уваровым, — сказала мама, когда мы зашли в дом.

— Спасибо, Ольга Алексеевна. И что мы подарим Леониду Валерьевичу?

— Три горшка с вареньем — черничное, из клубники и твое любимое — яблочное.

Одобрительно покивав, отец прошел в зал и грузно уселся в кресло. Камин снова уютно потрескивал и после уличной мороси я поспешил придвинуть стул, взятый из столовой, к нему и протянул руки к огню. Вроде и не слишком холодно на улице, но после двухдневной жары словно осень резко настала.

— Так что ты там про ремесленников говорил? — спросил отец, будто и не было у нас перерыва в разговоре.

— Да думаю, будет хорошо, если у нас среди крестьян будет больше мастеровых. Кузнецов, плотников или тех же бортников, чтобы и у нас свой мед был.

— Перевести их на оброк и продавать их работу? — задумался отец. — А кто на полях будет работать?

— Так не у всех же способности к ремеслу будут, — ответил я. — К тому же… — я еще немного подумал, но решился все же озвучить то, что меня беспокоило, но в виде «проблесков памяти», — у меня воспоминание всплыло, когда свои письма для вас да фотокарточки смотрел. По столице ходят слухи, что император наш хочет крестьян освободить, — отец горестно вздохнул.

— Эти слухи уже три года ходят, как Государь-император наш к московскому собранию обратился. Да и до того еще при его отце министр государственных имуществ и вовсе хотел земли наши отобрать. И тогда бы все крестьяне стали государственными. Хвала господу, эту глупую и вредную мысль не претворили в жизнь.

— Потому, — продолжил я, внутренне успокоившись, что угадал и не подставился, — мои одноклассники и не стремились в поместья возвращаться, а на службу хотели пойти. Если крестьян освободят, то доходы еще больше снизятся. Им ведь тогда за работу платить придется, чтобы наши поля обрабатывали. Вот я и мыслю, если слухи не врут, то увеличение ремесленников среди крепостных нам на руку.

— Это чем же? — спросил отец, впавший в мрачное настроение от напоминаний о возможности потерять власть над крестьянами.

— А тем, что мы сможем тогда производство какое открыть, а рабочие для него уже будут. У крестьян-то денег своих нет. И никакой банк им ссуды не даст. А вот нам — запросто. Захочет какой крестьянин, что ковать научился, расширить свое дело, а мы кузню ему построим, какую он сам не способен, а его работником возьмем. Еще можем и учебу ему оплатить, которую он отрабатывать своим трудом станет, часть своего дохода нам отдавая. Или если кто гончарным делом займется, тоже ведь можем поспособствовать.

— Души крепостные за свой счет учить — то не ново, — задумчиво протянул отец. — Вон, в приходскую школу их дети за наш счет ходят. Но ведь после учебы, если свободными будут, они могут к нам и не пойти. Другой кто их переманит, и все наши траты — на ветер!

— Так в договоре прописать, что учебу он отработать должен, — пожал я плечами, вспоминая подобные контракты в своем будущем. Так называемое «целевое обучение» в ВУЗах от предприятия. — И никуда тогда крестьянин не денется.

— Обдумать все надо, — затянулся дымом отец. — Освободят их, али нет — то одному богу ведомо. И не каждого есть смысл учить.

— Для того и нужно дать им чуть больше свободного времени, чтобы посмотреть — кто его впустую тратить будет, а кто — на свое развитие. Вот вторым и помогать. К своей пользе.

— Подумать надо. Крепко, — закрыл тему отец.

А через четверть часа Аким сообщил, что тарантас готов, и мы отправились в путь.

* * *

— Кажись, барин дюже доволен остался, — мрачно заметил сын Еремея Иван.

— Кажись, — эхом отозвался старик.

— Плохо, — сделал вывод мужик. — Посчитает, что у нас много времени свободного есть, еще больше нагрузит работой.

— Может так. А может и не так.

— Почему это? Когда нам от господ милость была? — удивленно посмотрел на старика сын.

— Наш Сергей Лексаныч строг, но справедлив. Не то что князь Белов. Тот бы да, тут же еще больше нагрузил. Но ты разве не слышал, что тот к сынку своему обратился, когда они отчалили? Что это придумка молодого барина была? — с прищуром посмотрел на сына Еремей.

Оба сейчас сидели в хате, да обедали. То недолгое время, кроме вечера, когда они могли побыть вместе, да вот так поговорить. В другое время Иван в поле был, а старик дома — за женщинами приглядывал. Да и как староста споры промеж соседей разбирал. Голова все-таки!

— Не, — замотал головой мужик. — И что с того? Новая метла по-новому метет. А перемены… — тут он поджал недовольно губы.

— Не всегда к худу. Ты взгляд молодого барина не видел. Добрый у него взгляд. И струмент нам свой Сергей Лексаныч после его шепота дать решил. Не, Ванька, перемены я чую, кости не только к непогоде у меня ломит, — усмехнулся старик. — И перемены те — хорошие.

— Посмотрим, — поскреб бороду мужик. — Коли так, то и добре.

— Тебе-то самому — понравилось три часа отработать, а опосля дома быть? — прищурился дед.

— Кому бы не по нраву такое было? — усмехнулся Иван. — Но токмо, мы ведь в эти три часа умаялись так, что потом дома с полатей час встать не могли! Оно того стоит разве?

— А разве нет? Час полежали, зато потом — целый воз времени был. Ты вот и грабли наконец закончил строгать. И дров наколол. Феклу, опять же, повалял, — с пошлой ухмылкой закончил старик.

А Иван