вслух ничего не сказал — о киношных ниндзях в семидесятых, пожалуй, никто еще и не слыхал. Эта мания начнется уже в восьмидесятые.
Раздумывая над полученной информацией, я думал, что вся эта история с Красковым неприятна не тем, что он ходит по институтам. Ходить можно по-разному. Это могла быть и часть обычной его работы. Но вот «особые посылки» в ПНР давали основания для по-настоящему серьезных подозрений. В любом случае понятно, что речь не идет о шпионе-одиночке, продающем врагу секреты Родины. Красков — лишь исполнитель, курьер. Есть кто-то отдающий приказы у нас, есть и какие-то важные люди на польской стороне. И, кто его знает, вдруг ПНР — только перевалочный пункт, а настоящие заказчики находятся гораздо западнее…
Глава 10
Не могу сказать, что я пытался вести себя тихо и незаметно. Вошел в кабинет как обычно, повесил пальто на вешалку. Но Даня, не отрываясь, пялился в мерцающий крохотный монитор своего компьютера и даже не заметил меня. Улыбнувшись, я тихо подошел к нему сзади и встал за спиной. На экране монитора бегали цифры и буквы. Ну а что еще может там бегать в семьдесят восьмом, не социальные же сети или пасьянс…
— Как дела? — громко спросил я, нагнувшись к самому уху Даниила.
Тот вскочил с места, перепугавшись так, что опрокинул стул.
— Ой! Это вы, товарищ полковник⁈
— Эх, Даня, Даня… Нельзя сотруднику Комитета, а тем более УСБ, настолько потерять бдительность! — подняв вверх указательный палец, поучительно изрек я. — Если бы на моем месте оказался агент ЦРУ, то плакали бы все наши секреты. А еще бы он наверняка подбросил вирус в твой комп.
— Что? Вирус в комп? — ничего из моих последних слов наш компьютерный гений не понял, а я отругал себя за слишком длинный язык.
— Говорю, цру-шник наверняка бы испортил твой ЭВМ!
— Ааа… Ну и шутки у вас, Владимир Тимофеевич, я чуть не окочурился от неожиданности… И стул, кажется сломал.
— Сам виноват, теперь будешь чинить. В общем, я тебя предупредил, Даня.
— Виноват, больше не повторится… — буркнул Даниил без особого раскаяния в голосе. — Кстати! Вам недавно звонил какой-то странный дядька. Если не ошибаюсь, то акцент у него польский.
— И что он сказал? — я догадался, что скорее всего это Лешек. После нашей встречи прошла уже неделя и за это время он мог успеть раздобыть какую-либо информацию для меня.
— Не представился, но сказал, что для вас готов заказ на «Птичье молоко». Забрать можно сегодня в восемнадцать… Что, Владимир Тимофеевич, решили дочек дефицитным тортиком побаловать?
— Даня, не отвлекайся. Тебе не должно быть дела до тортиков для моих дочек. Ты место встречи запомнил?
Даниил наморщил лоб, пытаясь вспомнить адрес. Через несколько секунд помотал головой отрицательно:
— Не, он не называл адрес, я точно помню. Сказал, чтоб вы подъехали на то же самое место, где в прошлый раз ждали в машине. А потом как-то слишком поспешно трубку бросил.
— На том же месте? Ага, я понял. Спасибо, Даня, что в принципе не забыл сообщить. Это очень важная встреча.
— Еще бы не важная! «Птичье молоко» так просто не купишь…
— Не завидуй! Вообще-то это по нашей работе встреча. Ты и сам ведь понял, просто дурачка включаешь, юморист. Но если дойдет до поедания торта, так и быть, обещаю для тебя прихватить кусочек. А пока давай-ка чини свой стул, герой.
Несколько следующих часов я занимался разными рабочими делами, просматривал документы, делая пометки, отвечал на звонки и звонил сам. На обед сходил в столовку с Даней и Газизом. Себе брал щи со сметаной и шницель с макаронами. Обедали только втроем, потому что остальные ребята сегодня были на выездах, на оперативных заданиях.
После обеда еще несколько часов рутинных бумажных дел — и вскоре пришла пора собираться на встречу.
Николая я отпустил домой еще раньше, так как собирался ехать на своей шестерке. Спустившись на стоянку, уселся в ласточку, прогревая мотор.
Большого мороза сегодня не было, даже наоборот наступила небольшая оттепель. Днем с крыш капало, как весной, рыхлый снег лип к ногам. Вот так февраль! У поляков он, кстати, вообще лютым называется. А я-то раньше считал, что природные аномалии — это символ двадцать первого века.
Впрочем, уже вечерело, и температура опять падала. А значит, через пару часов на дорогах появится гололед и нужно быть предельно осторожным. Системы безопасности в автомобилях этой чудесной эпохи пока, мягко говоря, слабенькие. Вроде бы у «Мерседеса» в самом начале восьмидесятых появилась опция «двойной страховки» — когда при резком торможении и ударе сначала затягивается ремень безопасности, а потом развертывается подушка. Россия дошла до этой идеи в своих машинах только во второй половине девяностых. Так, а чего мы тормозим-то? На Западе разработки уже давно ведутся, а мы чем хуже? Это ведь отличная мысль для попаданца — позаботиться об улучшении безопасности советских автомобилистов. Тем более подобные предложения от меня будут выглядеть обоснованно и логично — я, как бывший телохранитель Генсека и личный друг Брежнева, вполне мог бы озаботиться такой проблемой. Единственный минус, что сам я, хоть и человек из будущего, но не инженер, а потому ничего не смыслю в автомеханике и «техническом прогрессорстве» в принципе. Но предложить идеи и набросать эскизы для специалистов все-таки как-то сумею. А там уж пусть сами кумекают, как мою гениальную идею доработать и воплотить в жизнь.
С такими мыслями я приехал на место примерно за полчаса до назначенного времени. Поставил машину на прежнем месте, не на виду, но чтобы можно было наблюдать за выходом из польского посольства.
Сидел, слушал, как радио бормочет о морозостойких сортах яблонь, и ждал Лешека.
В шесть ноль-ноль знакомая фигура появилась в воротах посольства, осмотрелась и не спеша двинулась в мою сторону. Лешек выглядел прямо как юноша — шапку на голове не носил, пальто нараспашку, бодро вышагивал пружинящей походкой физкультурника. В общем, мечта любой свободной женщины. А может и не только свободной, кто их знает, я не великий знаток женской души…
Лешек сам открыл дверь и запрыгнул в салон на соседнее с водительским сиденье.
— Добрый вечур, Влодимеж! — поздоровался он, произнеся на польский манер не только «вечер», но еще и мое имя.
— Добрый, Лёша… — отомстил ему тем же манером.
Поляк понял прозрачный намек,