Говорил я увлечённо, с горящими глазами, временами похлопывая себя по карману гимнастёрки, где ничего, кроме тетради с конспектами, не лежало. Сухарев слушал, раскрыв рот, Лобачев скептически хмыкал, но тоже ловил каждое слово.

Я заметил, как мимо, якобы вытирая пыль с подоконника, не спеша прошёл дядя Витя. Проводив его взглядом, я продолжил играть свою роль, пока мой взгляд машинально не скользнул по циферблату часов на стене.

«Чёрт!» — мысленно выругался я. Увлёкшись спектаклем для незримых ушей, я напрочь забыл о времени. До отправления поезда оставалось совсем мало времени, а ещё до гостиницы нужно было ехать, чтобы девчонок забрать.

Я рванул к выходу, на ходу бросая в ответ на вопросы ребят что-то дежурное про «очень спешу». Выскочив на улицу, я поспешил вдоль корпусов к КПП.

У самых ворот, мой взгляд зацепился за знакомый автомобиль. У обочины, рядом со стоянкой для служебного транспорта, стоял неказистый, выцветший от времени грузовичок — тот самый, на котором меня подбросили до училища в мой самый первый день, ещё в январе. За рулём, покуривая и что-то разглядывая в газете, сидел тот же водитель — Степаныч.

Я резко свернул и, прихрамывая, подошёл к кабине. Хлопнул ладонью по холодной металлической двери со стороны водителя.

— Эй, Степаныч!

Окно со скрипом опустилось, выпуская клубы едкого папиросного дыма. Из-за него показалось обветренное, добродушное лицо водителя в старой кепке.

— О! — удивился он, узнав меня. — Курсант! Здорово!

— Здравствуй, Степаныч! — я широко, с облегчением улыбнулся. — Опаздываю жутко! Не подбросишь до города? Очень надо!

— А чего не подбросить? — Степаныч махнул рукой, откладывая газету. — Запрыгивай!

Я вскочил в кабину, захлопнул дверь, а следом, рыкнув мотором, грузовик тронулся с места, выруливая на дорогу.

Пока мы тряслись по неровной дороге, Степаныч покосился на меня:

— Ну, как тебе наше гнездо лётное? Осиливаешь науку?

— Всё хорошо, Степаныч, спасибо, — ответил я. — Учиться интересно. Тяжело порой, но нравится. Летать хочется.

— Это главное! — одобрительно хмыкнул шофер. — Терпение да труд, курсант. Терпение да труд…

Больше он не расспрашивал меня, сосредоточившись на дороге. Я молча смотрел в окно, мысленно торопя старенький мотор. Дорога до городской черты показалась вечностью, но Степаныч высадил меня на нужной развилке гораздо быстрее, чем я добирался бы пешком или ждал автобуса.

— Спасибо огромное, Степаныч! Очень выручил! — крикнул я, спрыгивая на асфальт.

— Не за что! Удачи! — прокричал он в ответ, разворачиваясь.

Помахав на прощание Степанычу, я огляделся. Улица кипела жизнью — машины, люди, трамваи. Поймать такси оказалось делом пары минут. Уже через мгновение я рванул к подъехавшей машине, распахнул дверь и нырнул в салон. Дверь захлопнулась, двигатель взревел, и город за окном поплыл мимо, сменяя картинки улиц, домов, вывесок.

Подъезжая к гостинице, я издалека увидел ожидающих меня девушек. Рядом с ними стояли две объёмные дорожные сумки и картонная коробка, перевязанная бечёвкой. Ольга выглядела напряжённой, её глаза беспокойно скользили по проезжающим машинам. Аня, напротив, сияла от предвкушения поездки на поезде, подпрыгивая на месте. Катя увидела меня и улыбнулась, приветственно махнув рукой.

— Готовы? — спросил я, выпрыгивая из такси. — Простите, что задержался.

— Готовы, — ответила Катя. — Волнуемся немного.

— Ничего, всё будет хорошо, — уверенно сказал я и добавил, больше для Ольги: — Москва — город большой и шумный, но отец Кати вас встретит, всё устроит. — Я открыл багажник такси. — Давайте грузиться.

Подхватив сумки и коробку, я уложил их в багажник. Помог Ольге и Ане устроиться на заднем сиденье. Катя села рядом с ними. Сам я пристроился на переднем пассажирском сиденьи рядом с водителем.

Дорога до вокзала прошла в напряжённом молчании. Ольга гладила Аню по голове, девочка прилипла к окну, разглядывая мелькающие улицы. Катя смотрела в своё окно, изредка бросая на меня быстрые, полные беспокойства взгляды. Водитель включил радио, чтобы оживить обстановку, и из него полилась какая-то бодрая песенка о стройках и комсомольцах. Стало только хуже. Песня звучала сейчас неуместно громко и фальшиво, поэтому, крякнув, водитель выключил радио и прибавил газу.

Вскоре показался вокзал с его привычной суетой и гомоном. Я помог девушка выбраться из салона, выгрузил багаж и расплатился с таксистом. Нам предстояло пройти к платформе. Я взял обе сумки, Катя подхватила коробку, а Ольга взяла Аню за руку.

Мы протискивались сквозь толпу, мимо киосков с газетами, лотков с пирожками в мятой бумаге. Аня то и дело норовила задержаться, разглядывая витрины или яркие плакаты.

Наконец, впереди показался нужный поезд. Двери в вагоны уже были открыты, пассажиры поднимались по ступенькам, проводницы проверяли билеты у входа. Я помог Ольге и Ане подняться в тамбур их вагона.

— Вот ваши билеты, — сказал я Ольге, передавая конверт. — Купе № 5, нижние полки. — Ольга кивнула, её глаза были полны слёз. Она судорожно сжала мою руку.

— Спасибо вам, Сергей… Большое спасибо… — прошептала она. — Позаботьтесь о Петре…

— Само собой. И не за что, — ответил я искренне. — Держитесь. Скоро всё наладится. — Я наклонился к Ане и улыбнулся: — Счастливого пути, принцесса! В Москве увидишь Кремль!

— Увижу! — радостно крикнула Аня и вдруг обняла меня за шею. — Спасибо, дядя Серёжа!

Этот детский порыв тронул до глубины души. Я прижал её на мгновение, потом отпустил. Ольга, взяв дочь за руку, кивнула мне на прощание и повела её внутрь вагона искать купе. Они растворились в полумраке коридора.

Я спустился на перрон. Катя стояла рядом с коробкой, лицо её было грустным и взволнованным. Шум вокзала на мгновение отступил, остались только мы двое среди спешащих людей. Мы обнялись, забыв на секунду обо всём. Потом наши губы встретились — поцелуй был долгим, с горьковатым оттенком из-за предстоящей разлуки.

— Ты приедешь? — спросила Катя, отстраняясь и глядя мне в глаза. Голос её дрожал. — На день рождения? Мама пирог испечёт… большой-пребольшой.

Я улыбнулся, погладил её по щеке.

— Постараюсь, Катюш. Каникулы ведь скоро. Тем более, — я сделал серьёзное лицо, — я просто обязан спасти тебя от тоски, когда твой отец начнёт спорить с дядей Серёжей, про которого ты рассказывала, о рыбалке.

Катя фыркнула, шмыгнув носом:

— Вот именно! Только ты