— Э, нет, — возразил я. — Тогда бы что я делал на столь блестящем фоне?

Не сомневаюсь, что игривый диалог был Зинаиде Родионовне как ножом по сердцу. То, что она ревниво подслушивала, затаившись рядом — сто процентов.

А мы еще немного побалагурили, потом Ирка взяла серьезный тон:

— Короче, ребята! Вы же помните насчет завтра? Жду вас у себя. В девятнадцать ноль-ноль. Идти вам недалеко, надеюсь, не опоздаете. Ну и ваших друзей всех прошу! Передайте им. Саше, Ярику, этому… грузину вашему, как его?

— Георгий, — подсказал я.

— Да! Все забываю. Пусть приходят. Хочу собрать приличное общество!

— Аристократический салон, — я усмехнулся. — Анны Шерер.

Ирка сдвинула брови:

— Кого?..

— Это из «Войны и мира», — ответил за меня Володя. — Не читала, что ли?

— А! — наша замечательная гостья прояснилась. — Читала, помню, только подзабылось. Ну, это ладно! Передадите, значит?

— Непременно, — галантно ответствовал Вован. — С одним условием: не называйте Ярика Яриком.

— Как это? — не догнала Ирка.

— Неважно, — поспешил сказать я, зная по опыту, что попытка объяснить Ирке что-либо приводит к большим затратам усилий с пустяковым результатом.

Она похлопала чудесными пушистыми ресницами. И видимо, решила не углубляться в тему.

— Короче, жду! Приходите, будут сюрпризы, — многозначительно повторила она.

Назавтра мы с Володькой готовились так ретиво, будто и вправду нам предстоял визит в великосветский петербургский салон. Помылись-побрились, принарядились. И в целом ощущалась атмосфера приподнятой предпраздничной суеты, подготовки к чему-то вроде фестивальному. Ирка умела создать такое настроение, надо отдать ей должное. Такой карнавал, праздник, который всегда с собой. Она, похоже, сама не отдавала себе в том отчета. Но могла.

— Слушай, — озабоченным тоном говорил Вовка, нещадно драя джинсы платяной щеткой, — надо же, наверное, не с пустыми руками идти. Спиртное там, что-то деликатесное… Как думаешь?

— Поддерживаю, — произнес я, придирчиво осматривая моднейший венгерский батник небесно-голубого цвета, приобретенный у Фрэнка. — Насчет спиртного надо Жору приподнять, у него наверняка коньяк еще остался. А мы тогда возьмем колбаску, окорок, вообще всякого такого. Складчина, короче говоря. Колхоз.

— Точно! — озарился Вован. — Это мысль! Я к нему сейчас слетаю, пулей. Договорюсь.

— Тогда уж и в магазин заскочи на обратном ходу. Возьми колбасы хорошей. Сырокопченой. Ветчину там какую-нибудь. Шпроты, крабы… Сообразишь на месте! Деньги вот. Да! Цветы найди, Ирке подарим. Девушки это больше всего ценят.

— Это Ирка-то девушка⁈

— Я — говорю в общем, — сказал я с легкой язвинкой. — Абстрактно.

Ну и так, шаг за шагом, собрались. Без пяти семь, нагруженные покупками, благоухающие импортной туалетной водой, мы пошли вниз, и ближе к третьему этажу услыхали веселый приподнятый гомон. Вечеринка была на старте.

— Тебе цветы вручать, — решил я и подтолкнул Мечникова с букетом вперед, сам скромно укрывшись в арьергарде.

Ирка, увидав цветочный презент, просияла необыкновенно.

— Ой, ребята! Какое спасибо вам от меня! Необыкновенное!

Никогда не понимал сильнейшего волнения женской души, вызываемого растительным подарком — но факт есть факт.

— Проходите, — возбужденно затараторила хозяйка, — проходите… А цветы я сейчас в вазу. Мара! Мара! Помоги, пожалуйста!

Иркина «двушка» была полным-полна народу, знакомого и полузнакомого. Внезапно я увидал бас-гитариста из «Большого взрыва», того самого, о котором недавно говорил Фрэнк.

Сам он, конечно, тоже был здесь. И Жора с Яром уже тут как тут. На кухне топталась туповатая бухгалтерша Марина, которую Ирка запросто называла «Марой».

— Макс! — махнул мне рукой Саша. — Идем! Мы тут!

Прокричал он это радостно-возбужденно. Вообще атмосфера вся была такая приподнятая, и я странным образом ощутил сходство с описанием светского приема в классических романах. Гости разбились на кучки по интересам по три-четыре человека, образовав множество кружков — ну точь-в-точь светский раут с поправкой на тесноту хрущевки-двушки.

Очень довольная, хозяйка поставила цветы в хрустальную вазу и постаралась перекрикнуть многоголосие:

— Дорогие гости! Прошу внимания! Давайте послушаем сначала нашего музыканта, а потом… Потом что?

— Потом другую музыку, — снисходительно усмехнулся басист.

Это был высокий стройный молодой человек располагающей внешности, с приятными, можно сказать, изысканными манерами. Я мысленно поймал его на том, что он — осознанно ли, неосознанно — подражает в повадках Косте Федорову. Столичный денди успел вселить в местную молодежь мажорские повадки.

Случайно мой взгляд пересекся со взглядом Ярослава, я угадал в его глазах едкую насмешливость. Не почудилось!

Меж тем музыкант, сопровождая речь вальяжными жестами, как бы свысока поведал собравшимся о том, что собирается осчастливить данное избранное общество новейшими магнитофонными записями Владимира Высоцкого. Дело вроде бы не сложное, но говорил выступающий нарочито туманно, наводил тень на плетень. Это малость раздражало, так и хотелось ляпнуть: да не мути ты воду, говори ясно!..

Я, впрочем, быстро понял, что речь идет о знаменитом Парижском концерте Высоцкого. Вернее, не концерте, а студийной записи, сделанной летом 1977 года на студии «Полидор» по инициативе Марины Влади. Она лично организовала это действо, где неповторимый голос Владимира Семеновича звучит не под его обычный гитарный бой, а в сопровождении полноценного и очень неплохого оркестра. Конечно, в более поздние годы «Парижская запись» широко разошлась по миру, но тогда, летом 1978 года она была, конечно, в новинку. И знакомство с ней могло породить во многих головах мысль о причастности к элитарному кругу. В частности, у собравшихся. Так что психологически бас-гитарист, он же сотрудник одной из лабораторий четвертого корпуса, был прав. Слушали его благоговейно. А он упивался всеобщим вниманием.

Георгий разлил по рюмкам коньяк, произнеся вполголоса:

— Ну, давайте! За Владимира Сэмэновича! Очень его уважаю!

Никто не возражал. Чокнулись, выпили.

И зазвучали первые аккорды.

Слушали зачарованно. Песни в магнитофонной записи звучали одна за одной практически без разрыва — и качество было неплохим. Пленка новенькая, незаезженная. Может быть, даже первый прогон.

Народ, если и переговаривался, то даже не шепотом, а микрошепотом, друг другу на ухо. Выпивать — выпивали, чрезвычайно культурно, даже с крепкими напитками обходились благородно. Хотя в основном употребляли самые разные вина.

К Владимиру Высоцкому в кругах советской интеллигенции 70-х годов отношение сложилось чуть ли не как к полубогу. Определялось это, конечно, тем необычным статусом, в котором оказался артист: на грани официальной «звезды» кино и театра и чего-то