— Чего тебе? — недовольно повернулся Диомед.

— Корсы! — выпалил воин. — Двадцать кораблей! Они будут у нас до заката.

— Проклятье! — выругался Диомед. — У меня людей мало. Не успею собрать. Ну, что ж, отсидимся в акрополе. Не впервой.

— Корабли ванакса утопят их, царь, тебе не о чем беспокоиться, — важно заявил мой сын, и я даже прикрыл глаза, с трудом сдерживая рвущиеся ругательства. И ведь ничего не сделать. Слово сказано.

— Да? — Диомед с сомнением посмотрел сначала на него, потом на меня. — Пятью биремами полезть на два десятка кораблей корсов… Они не новички, парень. Они знают тут каждую скалу и каждую мель. Что ж, это было очень смело. Поздравляю, ванакс. Твой наследник отважен, как и подобает воину. Я с благодарностью приму помощь.

А ведь я нашел слабое место своего сына. Баллисты, они сводят его с ума. Ил пока что весьма средний лучник, совершенно никакой щитоносец, но подает неплохие надежды как артиллерист. Он не пропускает ни одних стрельб и безропотно тянет ворот вместе с теми, кого искренне презирает. В такие моменты мой сын совершенно забывает о том, кто он такой. Мне иногда кажется, что он живет только для того, чтобы смотреть через прицел, как глиняный шар разлетается огненными брызгами, жадно впивающимися в дерево мишени. Мальчишка!

Стыдно сказать, но теперь я, как отец, имею отличный рычаг для манипуляции. Никому и в голову не приходит давать воинам на стрельбах настоящую смесь. Шары идут в дело холостые, подобранные по весу. Но если Ил получает хорошую отметку, то ему дают столько огненных шаров, сколько пятерок он получил. И теперь наставники нарадоваться не могут. Он зубами грызет математику, грамматику и языки. Если бы не сидел в свободное время, наслаждаясь видом лежащих крестом рабов, я бы подумал, что мне подменили ребенка. Но нет, он все тот же. Ил просто упивается властью, он наслаждается ей, как ценитель хорошим вином. И он по-прежнему руководствуется только своими желаниями. Потому-то и втравил нас в бой с непонятным врагом. Ему безумно хочется пострелять, и плевать он хотел на последствия.

— Слушай мою команду! — я собрал на берегу капитанов бирем, обступивших меня с самым почтительным видом. — Сюда идет два десятка кораблей. Задача такая — утопить всех. По возможности.

Растерянные взгляды кентархов я пресек сразу же.

— Кто протаранит хоть один борт без моей команды, будет смещен на должность бандофора! Бить огнем, к себе не подпускать. Кто ввяжется в абордаж, сядет на весло.

— Понятно, государь, — почесали затылки капитаны. — Приказ ясен. А ежели кто до берега доберется?

— Значит, доберется, — жестко ответил я. — Царь Диомед их здесь встретит.

— Слушаемся, — приложили руку к сердцу кентархи, и по берегу разнеслась затейливая брань, которой всегда сопровождается спуск корабля на воду.

— Какая муха тебя укусила, сын? — прошипел я. — Как ты посмел сказать такое без моего разрешения?

— Я исполнил свой долг сюзерена, отец, — непонимающе посмотрел он на меня. Ил выучил новое слово и теперь смакует его, как редкостный деликатес.

— Ты не сюзерен ему, — свирепо посмотрел я на него. — Ты ему вообще никто. Ты всего лишь царевич, которому еще нет четырнадцати. Ты не имеешь права открывать рот в моем присутствии и, уж тем более, давать какие-либо обещания от моего имени. Неужели ты до сих пор этого не понимаешь?

— Но ведь мы победим сегодня? — непонимающе посмотрел он на меня.

— Но многие погибнут, — ответил я и понял, что выбрал неверный посыл. На гибель воинов ему совершенно искренне плевать. И тогда я поправился.

— Мы ввяжемся в неравный бой, можем потерять корабли и обученных людей. Никогда нельзя начинать сражения, не проведя разведку и не выяснив сильных сторон врага. В бой вообще не нужно вступать, если есть хоть малейшая возможность проиграть.

— Это называется трусость, — насупился Ил.

— Мудрая предусмотрительность, — поправил я его. — Но теперь делать нечего. Ты займешь место в расчете на моем корабле. И сегодня ты не выстрелишь ни разу. Твоя работа — тянуть ворот и подносить снаряды.

Он молчит, свирепо сопя и наливаясь багровым гневом. От его пунцовых ушей вот-вот вспыхнут волосы.

— Не слышу! — жестко сказал я.

— Слушаюсь, господин, — ответил он, повернулся по уставному и бросился в сторону корабля. Там гребцы толкали его в море.

А может, не все так и страшно, — подумалось вдруг мне. — Кроме его самоуправства в этой ситуации нет ничего плохого. Напротив, мне выпал хороший шанс испытать новый флагман, обогнавший свое время почти на тысячу лет. Он настолько дорог, что не по карману ни одному из царей Великого моря. Он даже мой бюджет торпедировал, сожрав неимоверное количество первосортного дуба, сушившегося целых пять лет.

Гексера. Долгое время ученые считали, что это корабль с шестью рядами весел. И даже когда практические эксперименты показали невозможность функционирования такой конструкции, споры все еще кипели. А ведь были и семи-, и восьми-, и десятирядные корабли. Но, слава Серапису, свет науки рассеял мракобесие, и ученый люд выяснил, что речь идет не о рядах весел, а о количестве гребцов в одной вертикали. Вот и у меня на верхней палубе сидят по двое гребцов на каждом весле, на второй — еще столько же, а на нижней — один. Они тянут весла единым слитным движением, отчего громадный корабль длиной под сорок метров разгоняется словно птица. На нем сотня морских пехотинцев и две артиллерийских установки. Одна, привычная уже баллиста, стоит на корме, а вот вторая расположилась на носу. И пока еще никто, кроме десятка человек не видел того, на что способен этот агрегат.

Мы встретили корабли корсов незадолго до заката. Они ползли с севера, вдоль берега. Два десятка посудин с косыми парусами, удивительно резвых и вертких, к моему удивлению. Я-то думал, что все будут покорно ждать, подставляя свои борта под удар моих таранов, но нет. Люди на берегах Великого моря окопались неглупые, и они очень хотят жить. У них мало бронзы, но, как выяснилось, и дубовый таран работает лишь немногим хуже. Он преспокойно проломит доски, впустив внутрь морскую воду. Каков бы ни был корабль, а после такого остается