— Читал я рапорт по поводу стрельбы на Виноградной, да только самолично потолковать, оно надёжнее. Сказывай, Олег Васильевич, как там на деле вышло.

Стражник ничуть не изменился в лице. Он негромко произнёс:

— Вызов прошёл, ваше высокоблагородие, что пальба на Виноградной улице. Шестеро наших туда и рванули. Я с Харитоненко прибыл немногим позже. Охранные уже были да городовые из ближайших околотков, человек десять, наверное. Как прискакали мы, то спешились. Старшим там подполковник был из охранного, Николай Николаевич. Он нас и расставил по усадьбе. Сказал, что скоро ещё люди прибудут, да тогда и станем в дом врываться. Огорчён он был сильно. Террористы-то его ребят порешили.

— Это он сказал?

— Да, — кивнул стражник. — Говорил, что зайти попытались, да их там и накрыло. Я удивился, но спорить не стал. Моё дело маленькое.

— А потом что было?

— Кравченко прибыл с людьми своими, да ещё с ними несколько солдат и штабс-капитан пехотный. На помощь к нам вроде как.

— А дальше?

— Дальше… Кравченко с полковником повздорили немного.

— Отчего?

— Аркадий Максимович, ваше высокоблагородие, зол очень был на террористов, ведь на его участке собираются! Просил он Николай Николаевича разрешить провести задержание его людям. Обстоятельно потолковать хотел…

— Обстоятельно… — Дегтярёв фыркнул. — Привыкли допросы не по закону чинить! А подполковник что, не согласен был?

— Николай Николаевич приказал его людей ждать, ваше высокоблагородие. Сказывал, что дело особой важности и только охранные сработают как нужно. Отряд специальный вызван был. Ждали их, а потом столичные явились.

— Это полковник Голенко, что-ли?

— Не могу знать, ваше высокоблагородие. В мундире он военном был, что полковник так точно, а как фамилия не слышал. С ним капитан в белом кителе и ещё шестеро. Не стал он Николай Николаевича слушать. Своим людям приказал дом штурмовать безотлагательно.

— А до этого что, и не входил никто?

— Никак нет, ваше высокоблагородие. При мне никто не входил. Николай Николаевич приказал огонь открывать, если кто появится в окнах, да охранный отряд ожидать. Вот и палили в белый свет, как в копеечку… — хмуро добавил стражник. — Они ж, ваше высокоблагородие, и в армии-то не служили, большей частью, городовые-то. Я было говорю одному, куды ж ты целишь из револьверу? Ты б ещё со ста шагов выпалил! Стёкла все повышибли, а никого и не видывали!

— Что, так и никого?

— Никого, ваше высокоблагородие. Только когда полковник штурмовать приказал, да его люди к дому спешно бросились, со второго этажа стрельбу открыли.

— Видел ты, кто стрелял?

— Никак нет, ваше высокоблагородие. С того месту, где я залег, не видать было. Наши говорили потом, что баба там была.

— Но ты её не видывал?

— Нет, не видал.

— А после?

— Полковник с капитаном, да ещё двое, прямиком через крыльцо в дом заскочили. А четверо людей его к чёрному ходу. Один залёг с карабином, а трое дверь ломать начали, как тут человек справа появился, видать через больницу пробрался.

— Как выглядел он?

— Росту среднего, рожа скрыта была маскою какой-то, костюм тёмный.Сумка на боку, а в руках оружие. Диковинное, видать заграничное.

— Ты говори толком.

— Вроде как пулемёт, только маленький совсем. Очередью бьёт, но тихо. Убил злодей одного сразу и к чёрному ходу бросился. Споро так, и на бегу палить принялся. Ловко у него вышло… — добавил стражник печально. — Я только раз и выстрелить успел, да промахнулся. Место неудачное досталось. Стрелять-то я горазд…

— Все вы горазды стрелять, да опосля допрашивать некого! — буркнул недовольно Александр Степанович. — Сказывай, что дальше вышло.

— Да ничего хорошего, ваше высокоблагородие. Николай Николаевич как человека этого увидел, аж с лица побледнел. Приказал нам его живым не брать! Да только он в дом шмыгнул с чёрного ходу. Со двора не видать ничего, а наудачу стрелять никак невозможно было. Полковник-то внутри находился!

— А Николай Николаевич что?

— Людям приказал к дому подбираться. Оттуда выстрелы донеслись, потом ещё. Мы-то с карабинами, окна под прицелом держали, а городовые да охранные к зданию подбежали. Тут им под самые ноги бомбу бросили. Рвануло, да не сильно. Куцевскому бок посекло. Чернова оглушило. Тихонову одному не повезло. Ему картечинами грудь пробило. Помер к вечеру.

— Знаю, — Дегтярёв нетерпеливо махнул рукой. — Ты по сути говори!

— Вот как грохнуло, так все и залегли. Страшно стало. Только опомнились, как опять взрыв! Да посильнее прежнего! Мы снова залегли. А тут с улицы выстрелы да крики. Вдруг мотор зашумел. Мы к лошадям. Пока отвязывали, замешкались.

— Замешкались… — тяжело вздохнул Александр Степанович. Он поглядел на стражника и хорошо понял, что никто и не собирался спешить преследовать бомбистов. — Ну, а после?

— На Левашевскую проскакали. Там городовые нас направили. Потом дворами к Бессарабской площади. У ограды на старуху наткнулись. Она маску подобрала. Мы отняли её, спрашивать начали, да старуха только плюнула под ноги и домой подалась.

— Да… — Дегтярёв недовольно покачал головой. — Так ты говоришь, что на площади потеряли?

— Так и было, ваше высокоблагородие. На Бессарабской-то вечером не больно людно. К «Купеческому» мы подъехали, трактиру. Да только никто террористов не видал. Небось, дворами в сторону ушли, а маску нарочно бросили.

— Куда там идти? Только если в квартире схорониться, — Александр Степанович нахмурился. — Ведь на Институтской посты были. Или тоже раззявы прошляпили⁈ — при этих словах он сурово посмотрел на стражника, словно тот один был во всём виноват.

— Не могу знать, ваше высокоблагородие.

— Ступай! — Дегтярёв махнул рукой. — Давай пропуск, отмечу.

* * *

Игнат Воротынцев растерянно озирался, отводя глаза от пронзительного взгляда полковника. Вот уже второй час тянулась беседа и Воротынцев хорошо понимал, что Ковригин не собирается отступаться. Кто-то из сослуживцев выдал его, в этом Игнат был уверен. Он вилял и так и этак, но полковник был настроен серьёзно. Отпираться сразу от всего было бессмысленно и Воротынцев решил, что следует признаться в меньшем зле. Как не поверни, а всё же он исполнял приказы Кулябко. Игнат негромко произнёс:

— Меня со службы выпрут в любом случае. С чего мне самому себе яму рыть, ваше высокоблагородие? Я человек маленький. Николай Николаевича слушался