— Печи? — Ермак нахмурился. — Дрова жечь ради вони? Да люди меня проклянут.

— Дров уйдёт не очень немного, — возразил я. — Не костры палить, а просто греть стенку.

Мещеряк, сидевший в углу, покосился на меня:

— Ну а если твоя задумка не сработает? Будем только вонь терпеть да дрова жечь зря.

Я глубоко вздохнул.

— Тогда к осени получим селитру обычным порядком. Мы ничего не теряем. Но если выйдет, как я думаю, то уже весной у нас будет тридцать килограммов. Если найдем серу, это три сотни выстрелов из пушек или до десяти тысяч зарядов для пищалей. Представьте себе: татары пойдут в наступление, а у нас снова гремит огонь.

Повисла тишина.

— Ты говоришь складно, — наконец сказал Ермак. — Ладно. Попробуем. Но люди будут недовольны.

…Через неделю на восточной окраине Кашлыка появится новый сарай. Длинный, низкий, с крышей из дерева и соломы. Внутри — четыре ямы, каждая укрыта настилом. Я прикажу уложить дно соломой, насыпать слой золы, сверху навоз, перемешанный с землёй и кухонными отбросами. Всё это надо будет поливать водой и мочой, чтобы не пересыхало. Запах будет — просто ужас, но деваться некуда.

Я объясню людям, как ухаживать за массой: раз в неделю ворочать, следить, чтобы не пересыхало. Снаружи к сараю будет примыкать печка, которую придется зимой топить раз в день, чтобы внутри держалась плюсовая температура.

…Таким образом, очередная маленькая победа.

На все твои средневековые хитрости, господин Кучум, мы найдем чем ответить, думал я, сидя на бревне. Эх, найти бы еще серу. Ну да ладно, жаловаться не будем. Приходите, татары, по весне. Встреча будет просто зажигательной. Настоящая огненная вечеринка.

Я думал это, сидя на бревне напротив будущего «селитряного сарая», и тут услышал доносящиеся от городских ворот…

— Стой! — со злостью закричал кто-то.

А потом раздался выстрел.

Глава 8

* * *

…Холодный ветер трепал полотнища ханских шатров, раскинутых в лесной глуши в тридцати верстах от Кашлыка. Сосны и ели окружали стан плотной стеной, словно пытаясь укрыть ставку хана Кучума. Дым от костров поднимался к серому небу, теряясь среди мохнатых ветвей. Воины-татары сидели у огней небольшими кучками, негромко переговариваясь и изредка поглядывая в сторону большого шатра, где находился их повелитель.

Кум-Яхор брёл сквозь чащу, цепляясь пальцами за шершавую кору. Его одежда, ещё утром бывшая священным облачением шамана, высохла у костра, но вид у нее был теперь жалкий, словно ее владелец побывал на том свете и вернулся обратно.

Впрочем, все почти так и случилось.

Татарские дозорные заметили его издали — трудно было не увидеть человека, который идет, не прячась. Двое воинов преградили путь, направив сабли ему в грудь.

— Мне нужно к хану, — прохрипел Кум-Яхор на татарском. — Скажите Кучуму: старый вогул принёс вести.

Воины переглянулись. Молодой по прежнему недоверчиво смотрел на шамана, но второй, постарше, всмотрелся в измождённое лицо и решил доложить о появлении близ лагеря постороннего.

— Жди здесь, — велел он и направился к ханскому шатру.

Кум-Яхор сел на поваленное дерево. Ему было холодно, но ещё сильнее жгло предательство родичей — он называл это именно так. Сорок зим он был голосом духов, вел охотников тайными тропами, лечил и провожал умерших. И всё рухнуло в один день.

Из шатра вышел воин и жестом подозвал его. Кум-Яхор поднялся, прошел за ним, и, откинув тяжёлый полог, шагнул внутрь.

В шатре было жарко от жаровен. На коврах полулежал хан Кучум. Справа от него сидел мурза Карачи — его хитрая улыбка хорошо виднелась в полутьме шатра.

Кучум окинул взглядом жалкую фигуру и усмехнулся.

— Вот как встречает татарский хан своих помощников, — сипло произнёс Кум-Яхор, тяжело опускаясь на колени. — Еще вчера я чудом не дал утащить себя существам нижнего мира, которые решили, что мне пора к ним.

— Ты сам выбрал свою судьбу, — спокойно ответил Кучум. — Ты умный человек, и знал, на какой риск идешь. Я не звал тебя, ты сам пришёл с вестями о казаках. Что случилось? Почему ты здесь?

Шаман поднял голову. Его глаза горели странным, почти безумным огнем.

— Ермак рассказал моему народу, что я сообщил тебе о движении казаков. В засаде на реке должен был погибнуть один из вогулов. Старейшины решили, что я нарушил закон предков, хотел привести одного из своих в руки смерти и предал нейтралитет. Они кинули меня в омут. Но духи воды не приняли меня. Я выплыл и пришёл сюда.

— Жестоки твои родичи, — заметил Карачи с тенью усмешки.

— Не жесточе ваших, — огрызнулся шаман.

Кучум задумчиво погладил бороду.

— Зачем ты пришёл? Что может дать хану изгнанный шаман? Я, конечно, тебя не брошу. Ты, если не захочешь куда-то уйти, можешь оставаться среди нас, у тебя будет вдоволь еды, и спать ты будешь в теплом шатре, на мягких шкурах. Я помню твою помощь. Но, судя по твоему лицу, ты хочешь чего-то другого. В твоих глазах горит пламя мести. Не так ли?

Кум-Яхор выпрямился. В этот миг в нём снова проступил тот самый человек, что некогда внушал уважение и страх.

— Я знаю свой народ, — сказал он твёрдо. — Знаю, как думают вогулы, чего боятся, во что верят. Я знаю каждую тропу, каждое святое место, каждого духа-хозяина.

— Вогулы держат нейтралитет, — перебил Карачи. — Какая от них польза?

— А если они перестанут быть нейтральными? — в голосе шамана зазвенели хищные нотки. — Если возненавидят казаков настолько, что сами начнут охотиться на них?

Кучум подался вперёд. Карачи удивленно поднял брови.

— Продолжай, — велел хан.

— Ермак не трогает мирных без нужды, — возразил мурза. — За что вогулы будут ему мстить?

Кум-Яхор усмехнулся, и страшная усмешка перекосила его лицо.

— Ермаку и не нужно проливать кровь. Достаточно, чтобы вогулы поверили, будто это сделал он.

В шатре повисла тишина. Кучум прикрыл глаза, Карачи неотрывно следил за шаманом.

— Ты предлагаешь обмануть? — медленно произнёс хан.

— Я предлагаю войну чужими руками, — ответил Кум-Яхор. — Если вогулы пойдут на войну, Ермаку будет очень плохо. Лесная война — не полевая битва. Смерть будет приходить из-за каждого дерева, стрелы полетят из ниоткуда, древние проклятия будут насылать на людей болезни.

— Но твой народ изгнал тебя, — заметил Кучум. — Они не станут слушать предателя.

— Мне и не нужно, чтобы они слушали меня, — покорно склонил голову шаман. — Достаточно, чтобы они возненавидели Ермака. Каждый охотник, каждая женщина, каждый ребёнок будет желать казакам смерти.

Кучум распрямился. Карачи придвинулся ближе. В шатре