— Если у кого-то из литовских командиров возникнут сомнения, — добавил я, — просто покажите ему эту булаву, Иоганн, но уверен вам хватит и поддержки пана гетмана и князя Януша. Они всегда поддержат вас, не так ли, панове?

Оба кивнули, зная, что спорить со мной бесполезно — всё равно всё сделаю так, как собирался. Я махнул им рукой на прощание и пустил застоявшегося коня лёгкой рысью. Для гусар ещё время не пришло, однако дальше за сражением я буду наблюдать с их позиции, чтобы не пропустить момент для атаки.

Наша конница обогнала пехоту, пройдя между ровных рядов хоругвей и наёмных рот, и врезалась в набирающую скорость для таранного удара вражескую кавалерию. Пистолеты рейтар рявкнули лишь раз, они дали залп друг по другу почти в упор и тут же ударили палашами. Союзные нам пятигорцы пустили в дело свои пики, покороче гусарских, но у врагов и таких не было. Панцирные казаки и всадники шляхетского ополчения с обеих сторон принялись азартно рубиться саблями, как и привыкли. Строй держали — не татары всё же, но и железного порядка как в гусарских или наёмных хоругвях у них не было. Но недостаток порядка они компенсировали отчаянной смелостью и какой-то прямо-таки бесшабашной лихостью и презрением к смерти. И ведь не играют, на самом деле им всё как с гуся вода: выжил в этой битве, прогулял деньги, какие были, взял в долг — тоже прогулял, отдавать и не собирался. А тут и новая война, где можно удалью похвастаться. Так и жили от войны до войны, не думая о будущем. Так и дрались, не думая о том: переживут этот день или же в землю лягут. Жили легко и расставались с жизнью легко.

Сперва схватка шла почти на равных. Нашей конницы оказалось больше, однако сказалась отменная выучка замойских хоругвей, среди которых все были одеты и вооружены на иноземный манер, прямо как рейтары Козигловы, а также опыт и боевая слаженность солдат Жолкевского, прошедших горнило войны с казаками в украинных воеводствах. Однако как только с тыла нашу кавалерию начала подпирать пехота, мушкетёры и выбранцы открыли огонь по врагу, а за ровный строй пикинеров успевали спрятаться всадники ополчения. Пикинеры опускали свои длинные пики, не давая врагу добраться до побитых отрядов нашей кавалерии. Те собирались, перестраивались и кидались в атаку снова.

Думаю, на той стороне понимали, что пришло время трубить атаку гусарам. Я обернулся к тем, с кем сидел в седле колено к колену и салютовал им копьём. Булаву я оставил курфюрсту и теперь держал правой рукой длиннющую гусарскую пику. Управляться с ней я не так чтобы хорошо научился, однако придётся соответствовать. Это уже не первый мой бой, как при Гродно, и я умел сражаться по-гусарски: «древом и тарчем». К слову, многие из литовских гусар продолжали носить на левой руке асимметричные щиты, хотя у поляков я их ни разу не видел.

— Что же, панове-братья, — выкрикнул я так громко, чтобы меня услышали хотя бы те, кто стоит рядом, — скоро враги ударят на нас, а мы — на них. Не ударим же лицом в грязь! Покажем: сильна ли литовская гусария, которую в Польше так презирают и шутят про золото, что не блестит!

Великокняжеские гусары по традиции носили на плече золотую нашивку, отличавшую их от коронных, за что удостаивались насмешек. Самой же популярной как раз и была шуточка: «не всё то золото, что блестит».

И, словно в ответ на мои слова, во вражеском стане запели трубы: польские крылатые гусары пошли в атаку.

— Гэй, літвіны! — выкрикнул я во всю мощь лёгких, и выкрик мой заменил команду.

— Бог нам радзіць! — ответили мне гусары.

И мы пустили коней шагом навстречу врагу.

Мы сближались для таранного удара, словно рыцари Столетней войны при каком-нибудь Креси или Пуатье. Легко проскочили пехоту, уступившую дорогу гусарам, и рейтар, вовремя убравшихся с нашего пути. Точно также поступила и вражеская кавалерия — никто не хотел стоять между гусарами и их противником. Почти одновременно с польскими гусарами мы пустили коней рысью, проскакивая мимо рейтар и панцирников. Одновременно, всего за полсотни шагов друг от друга, кольнули скакунов шпорами, отправляя в галоп для таранного удара. Одновременно, без команды, опустили пики, когда до столкновения оставались считанные секунды…

Время словно замедлилось. Я отчетливо видел скачущего прямо на меня гусара. Из замойцев, скорее всего, слишком уж новые, не побитые доспехи. Даже позолота по краю кирасы и на заклёпках как будто вчера нанесена. Гусары Жолкевского после боёв с казаками уж точно не выглядят так ярко, словно на парад собрались, а не на войну. Мелькнула мысль, что гусары, наверное, единственные в армии Замойского, кто носит польский наряд, а не одет в заграничное платье. Я во всех подробностях рассмотрел его лицо, оскаленное в гримасе гнева. Подумал мельком, что и моё, наверное, сейчас перекошено точно также. Особенно же запомнились мне его роскошные усы цвета воронова крыла, которым позавидовал бы, наверное, и Будённый. Мои-то против них пожиже будут.

И вот тут-то время снова понеслось взбесившимся жеребцом. С треском сломалось моё копьё, врезавшись в нагрудник гусара. Наконечник остался торчать, глубоко засев в его теле, у меня же в руке остался лишь обломок древка. Гусар промчался мимо меня, откинувшись в седле. Как я выдернул из ножен длинный палаш, клушинский трофей, даже не помню. А вокруг с грохотом, треском дерева и звоном стали сталкиваться гусары под оглушительное ржание бьющихся грудью в груди коней.

Снова пришла на ум ассоциация с настоящей рыцарской сшибкой, как в Столетнюю войну, но я выкинул её из головы. Не до посторонних мыслей сейчас. Завертелась безумная круговерть конной схватки. Таранный удар мы нанесли навстречу друг другу. Многие повылетали из сёдел или остались сидеть уже мёртвые, как мой первый противник, получивший добрых полфута стали в грудь. Я успел заметить, что наконечник моей пики пробив нагрудник ушёл в тело врага почти на всю длину. Но теперь мы снова рубились в жуткой тесноте, прямо как в Коломенском, когда я лишь чудом избежал поражения, слишком увлекшись и подставившись под удар. Та ошибка могла стать для меня фатальной, но теперь я точно знал, что делаю. Мы сковали боем гусар, рубились с ними отчаянно и жестоко, без пощады. Я крушил головы, бил по лицам, прикрытым широкими наносниками закрытым эфесом, наносил страшные со страшной силой удары по плечам. Лишь когда доходило до рукопашной, что