— Я пью чару, — продолжал его величество, поднимая кубок, полный итальянского вина, — во здравие Томаша Замойского и Станислава Жолкевского.

— Здравие! — ответила тронная зала.

И на сей раз Ходкевич уже не был так рад сказанному королём. Всё же Жолкевский не забыт, и отодвигать его на второй план, выпячивая молодого Замойского, его величество не собирался. А значит, вполне возможно, очень скоро разгорится жаркая битва, но не с мятежниками, а среди сторонников короля. Ведь вести такое войско должен не просто региментарий, но гетман. Лишь ему одному оно подвластно будет. И Жолкевский, ясное дело, воспользуется своим шансом, чтобы отнять командование у Ходкевича. Поэтому нужно начинать прямо сейчас. Раз прежде верный союзник королевский референдарий Госевский отказывается признавать Ходкевича, пан гетман польный поищет себе более верных и, что уж скрывать, влиятельных друзей.

Как только отзвучала здравица будущим спасителям Варшавы и всей Речи Посполитой, а его величество уселся обратно на трон, к нему тут же подступил епископ Гембицкий. Все в тронной зале начали разбиваться на небольшие компании и принялись обсуждать последние новости. Этим не преминул воспользоваться и Александр Ходкевич, направившись к подканцлеру Крыскому.

Однако его уже опередил старый Станислав Тарновский, который завёл беседу с подканцлером. И всё же Ходкевич решил немного пренебречь правилами хорошего тона и подошёл к ним.

— Спешу приветствовать вашу милость, — обратился он к Тарновскому. — Вы вовремя убедили юного Томаша прийти на помощь его величеству.

— Чёрта с два, — ответил желчный старик, который в силу возраста плевать хотел на все придворные политесы. — Кретин Жолкевский вскружил юнцу голову, и тот потащился со всем войском к столице. Спасать Речь Посполитую, видите ли. А много ли от неё осталось, а, панове? Думаете, до Замостья манифесты королевские не дошли?

— Литва подняла мятеж, и теперь весь народ её должен понести за это суровую кару, — внушительно произнёс Крыский.

— Такими словами легко бросаться, стоя под стенами Вильно, — рассмеялся Тарновский, — а не когда вражеская армия стучится в ворота Варшавы.

— Однако войско покинуло Замостье, — заметил Ходкевич, — и сильно преумножило королевские силы. Теперь у мятежников куда меньше шансов взять Варшаву.

— А вы предполагаете так и сидеть в её стенах? — поинтересовался у гетмана Крыский.

— В перспективе, — честно ответил Ходкевич, — это был бы наилучший план, потому что блокировать город враг не может, и столица будет исправно получать всё необходимое хоть с правого берега, хоть по Висле. Отрезать нас мятежники не сумеют. Теперь, когда в столицу вошло такое войско, им не взять её штурмом, на что у них явно был расчёт, без тяжёлых орудий. А их у мятежников нет, и взять их они просто ниоткуда не могут.

— Отличный план, пан гетман, — без тени иронии в голосе произнёс Тарновский. — Пускай враг теряет людей в штурмах, мы же можем и за стеной посидеть. Поглядим, как они обожрут всю округу и вынуждены будут убираться отсюда подобру-поздорову, когда вся Мазовия и Великопольша встанут, наконец, против них и обрушатся, если не единым кулаком, так несколькими десятками шляхетских конфедераций. Я мало знаю о вас, пан гетман, — с уважением добавил старик, — однако сейчас вижу перед собой мужа достойного и рассудительного.

— Однако по вашему тону, пан Станислав, — заметил Ходкевич, — я понимаю, что предложенный мной план не встретит понимания.

— Жолкевский, чёрт бы его побрал, грезит победой над московским выскочкой, занявшим великокняжеский престол в Литве, — кивнул Тарновский, — и хуже всего, что его величество в этом полностью Жолкевского поддерживает, несмотря на всю свою к нему неприязнь.

— Они оба терпели поражения от этого самозваного великого князя, — поддержал его Крыский, — и желают победить его в открытом бою, а не взять измором. И тут их переубедить будет сложно.

— Особенно, — почувствовав, что сейчас самый верный момент, заметил Ходкевич, — если Жолкевский вернёт себе булаву великого гетмана коронного.

Крыский какое-то время глядел на него, как будто решая, что сказать в ответ, однако его опередил Тарновский. Всё же у возраста есть преимущество, можно высказываться прямо, никто тебе не попеняет за грубиянство. Ведь всегда можно сказать, что при Батории всё было совсем не так, и вельможные паны не гнушались прямо высказывать свои мысли не прибегая в политесам.

— Если Жолкевский получит булаву, — высказался он, — то выведет войско за стены для противоборства с мятежниками и угробит его.

— Отчего же? — удивился Крыский, решив несколько сгладить резкость слов старика Тарновского. — С объединённым воинством из Замостья и Жолкевского у нас больше солдат, нежели у противника. Все они превосходно обучены и в полевом бою стоят побольше собранной с бору по сосенке армии мятежников.

— Они уже трижды показали, чего стоит их собранная с бору по сосенке армия, — отмахнулся Тарновский. — А этот кретин Оссолинский уничтожил почти всю кавалерию, лучшую силу польской армии. Без неё в поле мы будем с мятежниками на равных, а как умеет воевать при таких шансах московитский князь, все уже давно знают.

— Именно поэтому, — решил настоять на своём Ходкевич, — гетманская булава не должна достаться Жолкевскому, чтобы он не имел шансов проталкивать свою идею.

— Будет у него булава или нет, — мрачно предрёк старый Тарновский, — а войско выйдет из-за стен, и тогда… — Он помолчал мгновение, но всё же продолжил: — Да поможет нам Господь и Пречистая Дева Мария.

И все трое перекрестились, от слов Тарновского веяло могилой.

* * *

Курфюрста я встречал в лагере штурмовой дивизии, заодно и малый смотр дал ей, чему гетман Ходкевич, командовавший ею, даже обрадовался. Пока мы ждали возвращения пана Козигловы, которого я снова отправил на предварительные переговоры с представителем курфюрста, в прошлый раз он с ними отлично справился, мне показали как ловко штурмуют насыпанные валы с утыканными кольями верхушками лановые пехотинцы. Наверху же стояли наёмники, которые всеми силами пытались столкнуть их вниз.

— Прежде бывало даже до крови доходило, — сообщил мне Ходкевич, — уж больно тогда злы люди были. Теперь же как игра для них это. Я приказываю каждое утро валы на пол-ладони подсыпать, и делают это