Глава 5

27 июня 1859 года

Утром я снова встал рано. Вчера вечером дорисовать карты так и не удалось. И работа это не быстрая — надо много мелких деталей прорисовать, особенно где картинки, да и вначале пришлось повозиться, разрезая плотные листы купленного в Дубовке ватмана, чтобы карты получились абсолютно одинаковыми. А там и Корней баню натопил, которую я точно пропускать не хотел.

Водные процедуры начались с того, что Пелагея вынесла мне таз в том самом платье, что ей Маргарита Игоревна пошила.

— Ну и зачем? — спросил я у нее, тщательно стараясь не смотреть в вырез на груди.

— Так барин, — потупила девка взгляд, — вчерась же мылись все. И сарафаны я все постирала, сушатся еще. Как подсохнут, обратно переоденусь.

— Маме на глаза в таком наряде постарайся не попадаться, она тебя и так не любит, — вздохнул я.

После чего все же дал ей себя облить и стал растираться полотенцем. В окнах дома заметил любопытные глазенки младших братьев, что прилипли к окну вовсю пялясь на Пелагею. Еще бы! Для них тоже дивно ее платье выглядит. И вот уж кто точно все маме доложит. Надо бы их опередить, а то девке снова достанется на ровном месте.

Закончив с зарядкой, я поспешил в дом. И как раз застал картину, как Пелагея стояла перед мамой чуть не плача, а та шипела на нее, выговаривая за внешний вид. Вот как знал! Надо было раньше завершать свои занятия.

— … да как ты посмела в таком непотребстве по дому моему ходить? Живо снимай! — расслышал я последние слова мамы.

— И пускай ходит голой? — хмыкнул я. — Другой одежды у нее нет, вся на веревках.

— Пускай в мокром ходит! — огрызнулась мама, метая грозные взгляды то на девку, то на меня.

— А если простудится? И сляжет? Как Аким? Снова потом капитану платить? И пойдет слух на всю округу — что мы дворовых слуг примучиваем.

— Да чего же ты ее все защищаешь-то? — всплеснула руками мать. — Уж не влюбился ли?

— Просто я умею брать на себя ответственность за свои деяния, — спокойно ответил я, глядя ей прямо в глаза. — Вы меня такому научили, да в училище о том же говорили, — соврал я, не поморщившись, так как ничего подобного не помнил. — Платье это — по моему заказу для нее сшили. И бранить ее, это бранить меня. Если тебе не нравится, скажи мне. К тому же Пелагея — моя служанка, помнишь же об этом? И я несу полную ответственность и за ее внешний вид, и за ее деяния.

— Что ж… — медленно произнесла мама, — коли так, тогда Роман вот тебе мой сказ — я не хочу видеть ее в доме, пока на ней это непотребство!

— Она и не будет здесь ходить свыше необходимого, — кивнул я примирительно. — Только в моей комнате уберется, да и все. К обеду, думаю, у нее все досохнет и она переоденется.

На этом вопрос был закрыт, но настроение испорчено. К завтраку и отец вышел, но не из родительской спальни, как я думал, а из кабинета.

— Старост потребно созвать, — обронил он, как мы поели и на меня посмотрел. — Думал я над твоей задумкой — коноплю высадить. У них надо спросить, сколько семян имеется, да земли под рассаду. Ну и конюха нам надобно нового. Да о том, сколько заготовлено сена, узнать. Ольга Алексеевна, — повернулся он маме, — отправите вестового к Уваровым? Хочу завтра Леонида Валерьевича навестить.

— Хорошо, Сергей Александрович, — спокойно ответила та.

— Как вы здесь без нас неделю провели-то? — вздохнул отец, впервые показав неловкость.

Все же об этом надо было вчера спрашивать, сразу по приезду, но внезапный разговор с князем Беловым выбил его из колеи. Как и мое поведение.

— Спасибо, все было ровно. Об Акиме вы и сами уже знаете.

— Ну не сердись, любовь моя, — снова вздохнул отец, положив свою ладонь на руку мамы. — Каюсь, повел я себя вчера в высшей степени безобразно.

Мама после этих слов смягчилась и даже слабо улыбнулась.

— Все хорошо, Сергей Александрович. А сейчас и того лучше.

— Нам с Романом на этой неделе снова придется в Дубовку съездить. А потом и в Царицын. Дело мы большое задумали, сама ведаешь о том, придется помотаться, пока все не сладим.

— Ничего страшного в том нет.

Успокоенный, отец обратил внимание и на младших детей. Уже у них стал расспрашивать, чем занимались в наше отсутствие. Корнея-то не было, чтобы мальчишек по утрам гонять. Те отвечали, что их маменька гоняла — счету учила, да чистописанию. А вот сама мама переключилась на меня.

— Что это за чудная рубаха на тебе утром была? Да и сейчас обувь интересную надел.

— Рубаху сшили по моему заказу. Удобно в ней заниматься. Как и обувь, но ту взял, чтобы по дому ходить. У отца, вон, такая же. Всунул в нее ногу, и пошел. Даже нагибаться не надо.

— Нам тогда тоже привезите в следующий раз, — тут же оценила удобство мама. — Мерки я вам дам. А платье это… — тут она поджала недовольно губы, — для служанки твоей, тоже ты нашел? Где только такое непотребство и шьют-то…

— Сделано по моему заказу и идее, — подтвердил я, что в прошлый раз не оговорка то была, от чего глаза мамы удивленно расширились. — Как и рубаха, и обувь. Ее кстати «тапками» решил назвать.

— Почему?

— Так, топаем же мы ногами в них. Слышала, как они шлепают?

— Ну так шлепками и назвал бы, — рассмеялась мама.

— Можно и шлепки, — улыбнулся я в ответ, радуясь, что удалось соскочить с темы про платье Пелагеи.

Через несколько минут отец отправил близнецов искать Корнея, чтобы тот возобновил занятия с ними. Люду мама увела в комнату, после чего мы остались с ним вдвоем.

— Евдокия! — крикнул отец, пока мы шли в кабинет.

— Да, сударь, — выскочила служанка из столовой, где убирала за нами тарелки.

— Еремея зови, — приказал он ей на ходу, через мгновение зайдя в кабинет и упав в свое кресло.

Я присел там же на стул.

— Вот что, — тяжело начал отец, раскуривая сигарету. — Не будем старост созывать. Сам сегодня объедешь наши деревни — посмотри, сколько сена собрали, узнай, чем души дышат. И пущай каждый староста по коню и мужику даст. Надо уже у Софьи наш инструмент забирать. Завтра Леонида Валерьевича навестим. Обещались же, итак уже опаздываем. И надо бы все же тебе помолвку устроить. Чтобы ни у кого дурных мыслей не возникало, что ты