— Пацы, как ни крути, литовцы, — напомнил мне Януш Радзивилл, — видимо, Жигимонт не доверяет им настолько, чтобы держать верные Пацам полки под Варшавой.

— Николай, Самуил и Стефан Пацы возглавляют конные хоругви, — сообщил нам Кмитич, — Оссолинский как будто им вполне доверяет. Николай, как глава семейства, гусарами командует и не только собственными, но вообще всеми в войске Оссолинского.

И всё же версия с недоверием мне казалась более убедительной. Разлад в королевском войске был нам на руку, однако Жигимонта можно назвать кем угодно, но только не дураком. Пускай он не блещет военным талантом, вот только сам это отлично понимает и доверяет решение военных вопросов профессионалам вроде брата великого гетмана литовского Александра Ходкевича. А тот вполне способен убедить короля в необходимости отозвать пешие хоругви из войска Оссолинского, чтобы они не мешали ему воевать. Но прежде чем он успеет сделать это, вполне можно попробовать что-то сделать с этими самыми пешими хоругвями. Тем более, что боеспособные из них только два наёмных полка. Лановую пехоту, как мне кажется, удастся разогнать так, что выбранцы больше не соберутся под знамёна Пацев.

— Пан стражник, — обратился я к Кмитичу, — а есть ли возможность что-то сделать с этой пехотой? Где сейчас эти хоругви?

— Насколько мне известно, — ответил тот, — они сейчас как раз в Дрогичине, укрепляют тамошний гарнизон.

— А Оссолинский уже переправился через Буг? — продолжил расспрашивать я.

— Если он этого ещё не сделал, — заявил Кмитич, — то наверняка прямо сейчас переводит войска через него.

— Коли Оссолинский не оставит пехоту в Дрогичине, — продолжал развивать мысль я, — он и её уведёт на тот берег Буга, а где это удобнее всего сделать?

— Сейчас лето, — пожал плечами Кмитич, — переправиться и прямо в Дрогичине можно. Там паром ходит на тот берег, а сейчас река обмелела, можно и переправу наладить. Но коней по ней не перевезти, только пехоту.

Это было ровно то, что я хотел слышать. Зачастую, для того, чтобы перевести лошадей через широкую реку, вроде Буга, нужен не паром или ненадёжная переправа, наведённая инженерами — нужен хороший брод, а лучше всего крепкий мост, потому что кони запросто могут испугаться и перевернуть паром или разнести наведённую переправу. А значит переходить через Буг конница и пехота Оссолинского станут в разных местах.

— А как далеко от Дрогичина переправа, где можно провести коней? — поинтересовался я.

— Ближайшая в четырёх с половиной милях к северу, — доложил Кмитич.

Выходит, если мы сумеем накрыть пехоту на переправе в самом Дрогичине, Оссолинский не успеет прийти ей на помощь.

— Как считаете, пан мечник, — задал я последний вопрос Кмитичу, — сумеете ли вы разгромить на переправе эти пешие хоругви?

— Если мне в помощь дать пару рейтарских полков и хорунжего Козиглову, — уверенно ответил он, — то я сумею разбить их так, что некому будет и доложить о поражении.

Кмитич не был склонен к пустому хвастовству, и я поверил каждому его слову.

* * *

Николай Пац, епископ Жемайтский, обливался потом, глядя как по наведённой немецкими инженерами на службе Оссолинского переправе на другой берег Буга бодро шагают шотландские наёмники. Они должны будут занять там оборону и прикрыть переправу на случай нападения врага. Правда, никто не верил, что такое возможно. Армия мятежников ещё далеко. Маневрирующий перед ней, то и дело кусающий то с одного бока то с другого, словно зимняя стая волков великана-сохача, Оссолинский, сдерживал её наступление всеми силами. Долго это длиться, конечно, не может, слишком велики силы у литовских бунтовщиков, к тому же по слухам им на подмогу идёт из Литвы сам полковник Лисовский со своими лисовчиками. Уж он-то не хуже липков сумеет справиться с атакующими с разных сторон лёгкими отрядами из войска Оссолинского. Лучше Лисовского это умеют делать только татары, да и то пан Александр Юзеф им в этом умении не сильно уступает.

Наверное, именно вести о прибытии Лисовского заставляли епископа Жемайтского, бывшего суффрагана виленского, потеть в этот жаркий летний день так сильно. Пот стекал по его лицу, пропитал коротко остриженные волосы и недлинную бороду епископа. Он боялся. Чудовищно боялся за свою жизнь. И даже вид молодцевато шагающих по ненадёжной, как казалось самому Николаю Пацу, несмотря на все заверения инженеров, переправе шотландцев с их длинными мушкетами, ничуть не помогал развеять этот страх. Да что там страх, настоящий ужас, вот что чувствовал епископ Жемайтский, оставшись один, без родни, что сейчас гарцевала вместе с Оссолинским, а родной брат Николая, Пётр, даже командовал в том войске гусарами.

Сперва Николай Пац обрадовался тому, что едет в Варшаву. Находиться по приказу короля, подкреплённому суровым напутствием епископа Гембицкого и примаса Польши,[1] в армии Оссолинского Николаю Пацу совсем не нравилось. Всё же он человек духовный, не военный, привык к комфорту и не желал терпеть тягот жизни в военном лагере. Пускай ему и обеспечивали максимальное удобство, однако это было далеко от тех условий, жить в которых он привык. Тем более что уходить в Варшаву он должен под защитой двух иноземных полков и всей лановой пехоты, что была в войске Оссолинского и по словам брата епископа сковывала их по рукам и ногам, не давая развернуться как следует и по-настоящему крепко ударить по мятежникам.

Но в том же разговоре брат и сказал то, что так сильно пугало теперь епископа, и ведь сказал-то, чтобы успокоить его. А вышло совсем наоборот. Нехорошо в общем вышло.

— Вам главное переправиться через Буг, — сказал он, — а там вам уже и чёрт не брат. Прости, Николай, забываюсь, — покаялся он, — совсем огрубел среди солдат. — Брат тут же отпустил ему этот малый грех без епитимьи. — Переправа, Николай, всегда опасней всего. Когда часть войска на одном берегу, а часть на другом, а третья идёт через реку. Вот тут-то можно голыми руками брать. Особенно если ты такой хват, как Лисовский, да и Кмитич, говорят, ему в этаких штуках не уступает.

Тут Пётр Пац понял, что наговорил лишнего и вместо того, чтобы поддержать брата, кажется, напугал его до дрожи в коленках и ледяного кома в животе.

А тревожился епископ Жемайтский вовсе не напрасно, потому что за переправой шотландского полка наблюдали разом Лазарь Кмитич, Лонгин Козиглова и Николай Кречинский. Последний, несмотря на вполне польские имя-фамилию был липкинским князем-уланом и командовал сильным отрядом татар, отправленным в помощь Кмитичу. Одеваться предпочитал в литовское платье, с которым контрастировали его смуглое с по-татарски волчьими чертами лицо и белые зубы, которые он любил выставлять на показ в