свалил бы из школы. Как я понял, это она его ненавидела, а не он её. Это у неё был прекрасный повод воткнуть Фомичу в грудь нож. Эмма, я бы понял всплеск её эмоций. Но почему Фомич её убил? Представим, что она его заметила и узнала. Испугался, что она заговорит? Возвращаемся к тому, от чего пришли: почему он попросту не сбежал? Пока бы Маркелова доказала его причастность к событиям сороковых годов — он бы уже трудился на лесоповале в Сибири, около затерянного в тайге посёлка. Радовал бы страну ударным трудом и строил глазки сибирским девчонкам. Но вместо этого он совершил убийство. И вскоре сам лишился жизни… что странно, потому что подобная месть не в стиле обычных советских граждан».

Я сощурил глаза.

«Это уже похоже на бандитские разборки. Так бандиты свидетелей убирали. Если тогда, на концерте, это действительно Фомич убил Маркелову, то он ей точно не мстил. Причин для мести я не вижу. Вряд ли он её к кому-то приревновал. Сомневаюсь, что он был в неё столько лет безумно влюблён. Зарезал свидетельницу его бывших преступлений? Скорее всего. Но стоило ли оно того, если он всё равно не избежал проблем? Ну… подстерёг бы её вечером. На улице Светлая с этим бы у него проблем не возникло. Неужто он настолько испугался? Испугался, что его обвинят в убийстве Афанасия? Чем это страшнее, чем уже практически доказанное убийство Маркеловой, совершённое на глазах у школьников? Серафима Николаевна много чего мне сегодня рассказывала о действиях полицаев…»

Я услышал, как за шкафом простонала во сне Иришка.

«Эмма, какая в интернете есть информация о полицаях, действовавший в сороковых года в деревне Константиновка Губкинского района Белгородской области во время немецко-фашистской оккупации?»

«Господин Шульц, найдено семнадцать упоминаний о пособниках фашистов из деревни Константиновка. Но все они напрямую связаны со статьёй в газете „Комсомольская правда“ от двенадцатого декабря тысяча девятьсот семьдесят первого года».

«Ну, хоть что-то, — сказал я. — Саму статью, надеюсь, ты тоже нашла?»

«Конечно, господин Шульц».

«Замечательно, Эмма. Ты просто умница. Обожаю тебя. Прочти мне статью. Как она называется?»

«Название статьи: 'Мы помним», — ответила Эмма.

«Прекрасно. Читай».

«Седьмого декабря тысяча девятьсот семьдесят первого года на закрытом заседании военного трибунала войск МВД города Кировозаводск спустя двадцать шесть лет после окончания Великой Отечественной войны вынесен приговор шестерым военным преступникам, обвинённым в пособничестве фашистам и в преступлениях против советского народа. Уроженцы деревни Константиновка Губкинского района Белгородской области…»

«Стоп, Эмма. Повтори: в каком городе был вынесен приговор?»

Моя сонливость окончательно развеялась.

«Приговор вынесен на закрытом заседании военного трибунала войск МВД города Кировозаводск», — ответила Эмма.

Я сказал:

«Понял. Спасибо, Эмма. Читай дальше».

Глава 19

За шторой в окне, будто на экране телевизора, покачивались тени. Я лежал на кровати, рассматривал очертания прятавшихся в полумраке комнаты предметов. Эмма замолчала. За шкафом изредка бормотала во сне Иришка (говорила она невнятно: я различал лишь отдельные звуки). Из кухни доносилось рычание холодильника: сейчас оно звучало едва слышно, приглушённое плотно прикрытыми дверями и расстоянием. В моей груди отбивало ритм сердце — оно, как таймер, отсчитывало время до пронзительного сигнала будильника, тикавшего сейчас на тумбе рядом с Иришкиной кроватью.

Эмма озвучила мне ещё шестнадцать текстов после прочтения статьи из газеты «Комсомольская правда». Все они, так или иначе, касались задержанных в семьдесят первом году в городе Кировозаводск военных преступников: шестерых уроженцев деревни Константиновка, служивших немцам во время немецко-фашистской оккупации территории СССР. Главное, что удивляло авторов статей —преступники четверть века преспокойно жили в Кировозаводске под своими собственными именами и фамилиями, хоть и прикрывались вымышленными заслугами (хвастали вымышленными подвигами и чужими медалями).

Задержали бывших полицаев благодаря случайности, очень похожей на ту, которая могла произойти в этом году во время праздничного концерта в сорок восьмой школе. Одного из полицаев (Кирилла Сергеевича Белова) случайно встретил на улице его бывший односельчанин и опознал в нём нацистского пособника по прозвищу Косой. Косой односельчанина не узнал, потому что в сороковых годах тот был ещё подростком. Уроженец Константиновки сообщил о встрече с Беловым в отделении милиции. Косого задержали — на допросе он выдал местонахождение ещё пятерых бывших константиновских полицаев.

«Эмма, а ведь если бы Попова задержали, то он вряд ли утаил бы своё прошлое. Всплыли бы его военные грешки. А от них бы потянулась ниточка к его бывшим подельникам. Фомич решил: ему уже всё равно от чего прятаться? А вот его дружков Серафима Николаевна в своих рассказах могла и засветить. Ведь они живут в Кировозаводске под собственными именами, но с липовыми биографиями. Не поэтому ли он заткнул рот Маркеловой? Не потому ли убили и его: чтобы он не рассказал о других полицаях, если вдруг окажется в руках советской милиции? Этот пазл уже похож на правду. Тебе так не кажется?»

«Господин Шульц…»

«Стоп, Эмма. Повтори-ка мне ФИО Косого».

«Конечно, господин Шульц. Кирилл Сергеевич Белов».

* * *

В четверг перед первым уроком я поинтересовался у Лёши Черепанова, нарисует ли он портрет того мужика в майке, который портил своими пьяными выходками жизнь нашей классной руководительнице.

Алексей загадочно улыбнулся, вынул из портфеля тетрадь.

— Этого, что ли? — спросил он.

Черепанов показал мне выполненный на разлинованной странице карандашный рисунок.

Я взглянул на страницу — сразу узнал смотревшего на меня с портрета мужчину. В том числе и потому, что глядел на меня мужчина лишь левым глазом. Его правый глаз смотрел в сторону.

— Когда ты успел? — спросил я.

Лёша пожал плечами.

— Мы собирались в милицию идти, — сказал он. — Помнишь? Вот я его и нарисовал. Чтобы быстрее нашли преступника. Я его прекрасно рассмотрел. Мне его лицо даже ночью приснилось. Хорошо, что я тогда к Лидии Николаевне не один пошёл.

Я указал на рисунок пальцем (как вчера Маркелова указывала на портрет Фомича).

Спросил:

— Лёша, ты не запомнил имя этого товарища? Лидия Николаевна нам его говорила.

— Кирилл Сергеевич… кажется.

— А его фамилию?

Черепанов покачал головой.

— Фамилию не знаю, — сказал он. — Класуха нам её не назвала.

* * *

На перемене я шагал в компании Черепанова к кабинету истории. Увидел в школьном коридоре Фомича. Дмитрий Фомич провожал до учительской Веронику Сергеевну, нашу учительницу математики. Попов выглядел уверенным в себе, улыбался. Я вспомнил слова Маркеловой о том, что во время учёбы в