— Сама стряпала еду? Али бабка Макариха допомогла? Уж больно укусно вышло, — спросил Анну Игнат.

Девушка зарделась. Раскусили её хитрость.

— И сама так умею. Токмо печи тут нет! — пробурчала Анна.

Я улыбнулся. А вот Игнатка, которого так я называть никак не мог… Игнат посерьёзнел.

— Поди, девка, погуляй! — строго сказал шут.

— Тут моя воля! — не стерпел я.

— Так я что? Я ничто, я никто, и звать меня не треба! — отреагировал Игнат, кривляясь. — Поснедал, да и пойду, побегаю, яко жеребчик.

Но быстро вновь сменил личину и стал серьёзен. Усмехнулся и обратился ко мне:

— Ну негоже, чтобы Аннушка разговор наш услышала, — сказал шут.

— Иди, Анна! — подумав, сказал я.

Игнат дождался пока девушка уйдет, и несразу начал разговор.

— Прошу тебя, мил человек, не забижай девку! Натерпелась она. Ты первый муж, к кому она сама подошла. А до того… — Игнат не договорил, махнул рукой.

Да я уже и догадывался, что такую красавицу, да ещё бесправную, всенепременно обижали. Это было видно по поведению Анны, когда я её целовал — и в первый раз, и во второй. Отзыв на мой поцелуй от девушки был отнюдь не невинным. И смотрела она на меня таким взглядом, как будто точно знала, что я сейчас могу сделать. Знала и боялась.

Раньше это не было столь очевидным, но теперь, после слов шута Игната, всё стало на свои места. Безусловно, жалко девку. То, что может приносить радость, а, порой, и счастье, для неё стало угрозой и мукой. Но, может быть, это можно ещё изменить.

— Ну? Ты же кликал меня не праздно? — Игнат тем временем перешёл к делу.

— Расскажи, что знаешь, а коли не ведаешь, так узнай, что обо мне молвят бояре, — сказал я.

И остановил на Кульгавом свой взгляд, изучая реакцию мужика.

Порой даже очень большое дело может зависеть от того, получится ли распознать эмоции собеседника в самом начале разговора. И я видел сейчас — старый шут не смутился. Даже слегка ухмыльнулся. И это вполне может означать, что не только я попросил Игната об услуге.

— Что, я не первый? — взаимно усмехнулся я.

— Прозорливый! Не гляди, что её нет! — сказал Игнат.

— Так добрая мысль редко лишь к одному приходит, — высказался я с претензией на мудрость.

— Добрая ли то мысль? — задумчиво произнес шут.

Да-а, надо было провентилировать вопрос собственной осведомлённости ещё раньше. И шут этот ведь мелькал ранее перед глазами. Но всё был других одеждах, без колпака шутовского — я и не признал.

А ведь из истории я знаю, что шуты при дворе Алексея Михайловича имели особый статус. Да и раньше что-то похожее бывало. Они могли говорить всё, что вздумается, ходить там, где заблагорассудится. И, что важно, этих людей никто не воспринимал всерьез. Ну, или почти никто, если учитывать, что идея обратиться к шуту возникла не только у меня.

— Сколь же серебра хочешь за слова свои? — напрямую спросил я.

— От тебя много не возьмёшь, — будто разочарованно говорил Игнат.

— Верно ли знаешь? — сделал я очередной намёк.

— Неужто столь много с усадеб ограбленных взял? — мужик явно показывал мне: про дела, мол, твои знаю, и не только про ратные.

Цену набивал. Но, что-то кажется мне, что он не столько о серебре говорит, сколько о чём-то спросить или попросить хочет взамен своих услуг.

— Ну? Говори, чего хочешь! — потребовал я.

— Аннушку до себя примешь. Коли сам ожениться на ней не пожелаешь, то я понимаю. Но справишь ей мужа доброго. Об том, кабы девицу тебе отдали, у царя али у царицы просить надо. И серебра мне потребно боле, можешь верить. Сам должником тебе буду, — сказал старик.

— Лучше было бы серебром… — задумчиво сказал я.

Стоит ли просить у тех, кто сильнее тебя? Как гласит известная мудрость: нужно подождать, пока сами дадут. Можно было догадаться, что как только приближусь к царю, сразу же пойдут различные просьбы. А я не собирался хоть кому угождать, если только не для собственной и не для державной выгоды. Лишний раз о чем-то просить государя — это обесценивать себя.

— Иначе нельзя? — спросил я.

— Она раба государя! Более того скажу — Анну думали Петру Алексеевичу предложить, кабы он с девками наловчился быть. Уж больно справная и пригожая. А мне она, как дочь родная, — сказал Игнат и резко погрустнел.

Час от часу не легче. И когда это должны были Анну вот так даровать царю? Ведь молод же ещё, сущий ребёнок. Ну и нравы! Или я не замечал нравы из будущего? А сильно ли большая разница?

— Обещать не стану, но сделаю, что смогу, — ответил тогда я, чтобы развеять его грусть.

Я ещё, наверное, с минуту смотрел на дверь, в которую только что вышел очень странный персонаж. Шут Игнат больше всего напоминал мне знаменитого по романам Александра Дюма французского королевского шута.

Шико также был мудрецом с колпаком на голове — и с языком, что помело. И французский шут, и его нынешний коллега из России примечают многое, умеют анализировать и делать выводы. Они — такая база данных, что, наверняка, любой боярин позавидовал бы их осведомлённости.

По крайней мере, то, о чём мне поведал Игнат, было не просто важно — архиважно. За такие сведения — это именно я его должник, а не наоборот. И такому человеку из тумана долги нужно обязательно отдавать.

— Что, полковник, по молодости своей не разумеешь, что ты боярам потребен, токмо лишь пока оборону держишь, — только лишь минут десять назад говорил мне Игнат.

— Кабы сие не разумел, не искал бы встречи с тобой, — отвечал я старику.

— Так и я по очам твоим вижу, что не прост ты. Токмо то, что я скажу, штука острая — и меня убить может.

Старик посмотрел на меня пытливым взором. Словно прозвучал вопрос, и можно было ждать ответа.

— Мне незачем тебя выдавать, — ответил я.

— Не токмо сие услышать желал я. Ещё и о том, что буде на то воля Господня, и ты останешься серед бояр, землю получишь… — старик вновь давал мне возможность самому додумать, чего он хочет.

Мне было несложно.

— Я смогу дать тебе работу. На земле, — догадался я, к чему клонит Игнат, видимо, уставший от тяжести шутовского колпака с бубенцом.

— Вижу, умён… Так слухай…

Я