Уж не знаю, переиграл ли я бояр, но то, что у них гладко задуманное не пройдёт, — уже факт. Да и не думаю, что полковники рейтар так уж заинтересованы меня скинуть. Да они и вовсе не знают, кто я такой. Может быть, думают, что кто-то из ставленников боярских. Но раз крест поцеловали, клятвы дали… Да и не преступник я, чтобы меня арестовывать.

А когда будет победа в наших руках, так и вовсе будет очень опасно возводить напраслину на меня.

— Как мыслишь, отчего бунтовщики столь медленно идут? — спросил меня Григорий Григорьевич Ромодановский.

— Только единое: у них был расчёт на то, что ворота проломят, — отвечал я воеводе.

Не то чтобы Ромодановский ходил за мной хвостиком. Но оказывался почти всегда там, где был и я. И нет, меня это нисколько не раздражало, напротив. Видел я тут и Языкова, и Матвеева — на стене.

Однако получалось так, что я по сию пору словно бы прикрывался авторитетом военачальника Ромодановского. А он, словно своего ученика, постоянно тестировал меня, то и дело задавал вопросы. Но стоит отдать ему должное, в неуместное время Григорий Григорьевич ко мне не лез.

— Отбей сей приступ, и я буду на твоей стороне! — сказал тихо, почти что прошептал Ромодановский.

Он похлопал меня по плечу. Я и это стерпел. Не очень приятно такое панибратское отношение. Между тем я же видел, что Григорий Григорьевич решил сделать ставку на меня. Можно и простить его за отношение как с подчинённым.

Не сильно ли я всё-таки берега путаю? Подчинённый ведь я и есть. Правда, всё равно хотелось бы в ответ похлопать. Хорошенько так приложиться к мощному плечу воеводы. Ну ничего, всё будет.

— Идут! С лестницами идут! — закричали рядом, со стены.

Я тут же взял подзорную трубу, отчего-то единственную в Кремле, и взглянул в сторону Китай-города. Так и есть. Китайгородские ворота открылись, и оттуда посыпались бунтовщики.

Они пока не шли на приступ — они выстраивались вдоль стены. И не было ещё ясно, где будет нанесён главный удар. Или же я неправильно оценил силы противника, и они решили штурмовать Кремль со всех сторон, где это только можно.

— Всем молчать! — приказал я.

Приказа послушались все. Даже Матвеев, который стоял чуть в стороне и со снисходительным видом взирал на всё происходящее. Не только мне было интересно, что же там сейчас будет выкрикивать бунтовщикам главарь всей этой кодлы — и хотелось прислушаться.

Перед выстраивающимися для приступа стрельцами гарцевал конь Хованского. Уже другой конь — прежнего-то я подстрелил.

— Не воны, а вы с правдой идёте. Сего дня некогда злостно убили царевича Димитрия… — дальше было плохо разобрать, бунтовщики стали волноваться.

— Не допустим! — среди общего гомона отчётливо слышались возгласы.

— Там богатства, они — ваши! — подняв руку и этим жестом удивительно быстро успокоив толпу, выкрикнул Хованский.

— Язык вырву ему, собаке сутулой! — прорычал Ромодановский.

А не так чтобы сильно глупо стелил Иван Андреевич Хованский. Уповал на две главные болевые точки стрельцов. С одной стороны, доказывал им, что правда на стороне бунтовщиков. С другой стороны, обещал несметное богатство. Чем же не мотивация для боя?

Было видно, как Хованский махнул рукой в сторону Кремля, и бунтовщики побежали.

Метров семьсот нас разделяли. И была бы у меня снайперская винтовка — я бы уже начал «отрабатывать» по противнику. Но чего нет, того нет. А вот по Хованскому можно было бы попробовать ударить из нарезного ружья современного. Он выкрикивал свою пламенную речь метрах в пятистах от кремлёвской стены. Из пушки — долетит. Но вот попасть в такую мишень сложно. И таким выстрелом на удачу демаскировать наличие орудий именно на этом участке обороны было бы ошибкой.

— Первая линия, готовься! — отмашки начали подавать сотники.

Уже скоро взвились сигнальные флаги. Атаковали в том числе и возле Боровицких ворот. Бунтовщики явно рассчитывали залезть на стены. Видимо, посчитали, что каждые из ворот имеют пушки.

— Зело верно ты поступил! — похвалил меня Ромодановский. — Своечасно пушки повелел отвести.

Я пока что не отвечал на похвалу, но принимал её к сведению. Теперь меня полностью захлестнуло разворачивающееся сражение.

— Пали! — закричал сотник Волкович, бывший за главного на этом участке обороны.

— Бах-бах-бах! — раздались выстрелы из пищалей и фузей.

— Рано! — прорычал я, но не стал пока вмешиваться.

Заметил, что Григорий Григорьевич Ромодановский также со мной соглашался. Было видно, что этот залп не может нанести серьёзного ущерба врагу. Расстояние было больше ста пятидесяти метров.

— Бабах! — ещё не успел развеяться дым от первого залпа, как раздался второй.

Стрельцы стреляли не в цель, а по направлению. Из-за облака от сгоревшего пороха не было видно, где находится противник. Нам бы чуть посильнее ветерок!

Начали раздаваться выстрелы повсеместно. Взмылся сигнальный стяг со стороны Тайницких ворот. Значит, бунтовщики решили ещё попробовать форсировать Москву-реку. Уверен, что это лишь отвлекающий манёвр. Штурмовать Кремль с той стороны — сущее самоубийство.

— Прекратить палить! — всё же скомандовал я.

Ещё секунд десять понадобилось, чтобы облако дыма начало относить в сторону. Я чертыхнулся и срочно отдал новый приказ.

— Пушки — пали! — не своим голосом заорал я.

Бунтовщики в дыму бежали так быстро, что мы чуть было не упустили момент, когда нужно было бить пушками. Как раз противник находился на том расстоянии, где ещё раньше краской я прочертил линию.

— Ба-ба-бах! — прогремели выстрелы двух орудий.

Картечь вырвалась из стволов и устремилась в сторону противника. Я смог даже рассмотреть, как железные шарики прошивали стрелецкие тела. Как тут же, словно бы сама смерть поработала косой, были проделаны просеки, устланные лишь человеческими телами. Один железный шарик брал, порой, по две жизни сразу.

Если бы у нас было хотя бы шесть орудий на этом участке, то можно было бы буквально сокрушить порыв бунтовщиков, сломить их дух — и вся эта смута вмиг закончилась бы.

По крайней мере, так думалось, когда мне видны стали последствия всего лишь двух выстрелов.

— Алексей, разверни немного пушки по сторонам! — приказал я.

Между тем становилось понятным, что сражения на стенах нам не избежать. Я посмотрел в подзорную трубу — нет ли красных стягов по линии обороны. Таковых не обнаружилось. Тогда можно отдавать приказы, чтобы к нам подходил один из отрядов быстрого реагирования.

— Ну что, Гора, рубиться готов? — спросил я.

— Готов! — было мне ответом.

Правда, ответил он хмуро — но не из-за назревающей битвы. Этот большой