отбирать нечего. А на творческие модели – совершенно необыкновенные ткани! Малыми сериями они тоже выпускали. И так же на Чайковском комбинате. То, что шло в массовку, – это массовка. Промышленная. А то, что они делали маленькими сериями, было очень красиво. У меня до сих пор совершенно роскошные «горохи»: на желтом черные или на черном – фиолетовые. Такого в магазинах не было.
Диалог с материалами принимает форму ассамбляжа[514], в процессе которого формируются связи между ресурсами, происходит процесс изменений и замещений, пока не будет достигнут нужный результат[515]. Ассамбляж переходит в практику DIY[516]. Модельеры использовали «бедные» материалы – например, консервные банки для создания украшений, декорированных чеканкой с элементами пермского звериного стиля для коллекции по коми-пермяцким мотивам, или утилизировали не пользующиеся спросом шарфы. Модельер ПДМО Н. А. Жохова декорировала текстиль в технике батика.
Необходимость своими руками создавать недостающие аксессуары или отделки получала двойственную оценку информантов: с одной стороны, гордиться тут нечем, а с другой, «творчество уже идет вовсю, значит, надо еще сильнее что-то придумывать. Работать было очень интересно!»[517]. С одной стороны, сожаление о том, что такого разнообразия тканей, как сегодня, не было в период их работы в Доме моделей, а с другой, гордость за то, что «художник», которому «только две краски дано», выкрутился из ситуации[518].
Однако сложившиеся профессиональные практики и конвенции советской моды не давали бриколажу полностью реализоваться. Например, смешение стилей, которое было популярно в молодежной и уличной моде 1970–1980-х и интересовало советских модельеров, особенно молодых, не встречало одобрения у лиц, принимавших решения, которые все еще пребывали в парадигме «хорошего вкуса».
Конфекционная карта на модели Е. П. Обориной. 1969. Личный архив Е. П. Обориной
В моделировании для массового производства работающим результатом бриколажа можно было считать такую конструкцию и отделку модели, с которыми фабрика могла справиться и произвести модель в нужных количествах и размерах в рамках доступных ресурсов. И что не менее важно, произведенная модель должна была пользоваться спросом у покупателей. Это соответствовало интересам всех участников процесса. Существовала институционально оформленная система организации процессов бриколажа между фабриками и ПДМО. Эта система включала Большой художественный совет ПДМО, экспериментальный цех ПДМО и экспериментальные цеха на фабриках. Во время заседаний Большого художественного совета шел торг между фабриками и ПДМО, результатом которого было расписание, то есть покупка фабрикой конкретной модели после доработки модельерами. Если модель слишком «общипывали», то есть упрощения были очень существенными, и она сильно отклонялась от замысла модельера, мог возникнуть конфликт, но бывшие сотрудницы ПДМО не могли припомнить подобных случаев.
Экспериментальные цеха ПДМО и фабрик включались в процесс бриколажа, если процесс изменения моделей не заканчивался на этапе расписания. Если ткани, из которой был сшит образец, не было или ее не хватало, по запросу фабрики модельеры обсуждали вопрос о замене ткани. Если фабрика не могла сделать вышивку той сложности, которую задумал художник, также обсуждалось изменение вышивки. Кроме того, модельеры знали о тех или иных особенностях и проблемах оснащенности фабрик и учитывали это в своей работе. Однако иногда итоги бриколажа по запросу со стороны фабрик оказывались удручающими.
Q. Думаешь: господи, только бы никто не узнал, что эту модель делала я.
J. Тут же фабрика забрала [модель платья], но ткань пришла коричневая (вместо вишневой. – Ю. П.). <…> Ну представьте себе: бригада уже ждет работы, они все сдельщики, не будешь же обратно посылать. Когда я увидела, да, ну (прикрывает глаза рукой. – Ю. П.). Ну, что? Мне даже говорить не хотелось. Ребята, что дальше, как дальше? Как уже они там это делают, что делают. Посмотрела: вроде форма выдержана, все выдержано, но вид уже не тот.
Диалог с технологией массового производства мог вести и сам модельер, если хорошо знал технологические процессы фабрик.
B. Были сильные художники, которые сами начинали, может быть, как мастера пошива, сами работали как конструкторы, как технологи. Эти технологические узлы при создании модели у них в голове уже складывались.
J. Берете ткань и начинаете раздумывать, каким образом, чтобы линия сама, сама линейка производственная, была продумана от начала и до конца. <…> Просто само производство диктовало именно этот стиль (минимализм. – Ю. П.).
Эффективность бриколажа в советской моде усиливалась тем, что резкие повороты в ней не приветствовались. В советском промышленном моделировании была широко распространена практика играть с деталями, которые неспециалист едва ли осознавал, – ширина плеча, глубина проймы. Разработка моделей на одной конструкции также позволяла «дать новые модели» с сохранением трудоемкости и «не в ущерб моде». Таким образом, бриколаж превращался, по сути, в игру с деталями и поиск наиболее выигрышных сочетаний тканей, доступных отделок, форм, конструкций и технологий.
Кроме технической оснащенности фабрик, существовали ограничения норм обработки тканей и технологических узлов. Конструкторы, разрабатывающие конструкции, и портные, отшивающие модели, руководствовались техническими условиями, нарушить которые они не могли. Главные конструкторы и технологи оценивали модель через призму актуальных на тот момент технологий конструирования, технических условий и ГОСТов. Технические условия регулировали способы обработки срезов и даже размеры швов. О жесткости этих требований неоднократно упоминали в воспоминаниях конструкторы и портные[519]. Высокая степень регламентированности серьезно ограничивала возможности для бриколажа, потому что некоторые идеи отвергались из-за их несоответствия текущим нормам конструирования и обработки. Таким образом, и без того ограниченные возможности модельеров становились еще уже.
Строгие требования к технологии шитья и обработки подталкивали к коллаборативному бриколажу между модельерами, конструкторами и портными. Этот тип бриколажа практиковали с целью найти такое решение для обработки технологических узлов модели, чтобы и воплотить замысел художника, и удержать сложность пошива на уровне, регламентированном нормативами и соответствующем возможностям фабрик. Строгие технические регламенты пошива по факту требовали от конструкторов и портных творчески подходить к своей работе. Иными словами, даже там, где вроде и не было места творческой составляющей, она появлялась, и работа переживалась как интересная.
Суммируя вышесказанное, можно сделать несколько выводов. Практики бриколажа доминировали в советском моделировании, особенно в моделировании для промышленного производства. Учитывая, что дома моделей до 80 % новых моделей создавали для швейных фабрик, роль бриколажа в советской моде сложно переоценить. В моделировании в системе бытового обслуживания роль бриколажа была значительно менее заметной, но этот вывод нельзя отнести к работе модельера трикотажного ателье, которое также зависело от централизованных поставок пряжи. Однако даже практика бриколажа в советской моде страдала от избыточной регламентации. Советские модельеры широко использовали творческие возможности и символическую сторону бриколажа, чтобы отразить современные им ценности и тренды, «жонглируя» ограниченными
