Проблематика, которая открывается в рассказах Сэлинджера, несколько уточняется в его повестях о Глассах. В известном смысле эти повести строятся Сэлинджером как своеобразные комментарии к более ранним текстам. Все то, что было скрыто в системе образов, пространных диалогах, будет обстоятельно предъявлено читателю. В повестях Сэлинджер предельно эксплицирует все стороны эстетического человека и намечает путь его преображения в человека этического.
Исихазм в повестях Дж. Д. Сэлинджера: Иисусова молитва Фрэнни
Произведения Дж. Д. Сэлинджера являют собой встречу разных философских теорий и религиозных практик, среди которых особое место занимают теистический экзистенциализм, психоанализ, дзен и ведантизм. Эта встреча очевидна уже в его «Девяти рассказах». Впрочем, ее выявление, как правило, усиливало ощущение энигматичности рассказов и нередко приводило критиков к обоснованию противоречащих друг другу интерпретаций[397]. Данный парадокс был вызван, во-первых, полным отсутствием каких бы то ни было комментариев, исходивших от самого автора, а во-вторых, его сосредоточенностью главным образом не на философской и религиозной рефлексии, а на предъявлении читателю исключительно предметного мира и персонажей, взятых в конкретных ситуативных ощущениях[398]. В повестях о Глассах Сэлинджер преодолевает энигматичность, дополняя прежнюю конкретность «проблемными» диалогами своих персонажей, выступающих носителями вполне определенных философских идей и религиозных ценностей. Так, в текстах «Фрэнни» и «Зуи» Сэлинджер фактически прибегает к прямому высказыванию, и потому эти повести в известном смысле оказываются развернутыми комментариями к его «Девяти рассказам».
В повестях о Глассах читателю открывается еще одна религиозная традиция, которая была не очевидна в рассказах, – исихазм. В повести «Фрэнни» главная героиня Фрэнни Гласс рассказывает своему бойфренду Лейну Кутелю о русской исихастской книге «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу», которая представляет собой наставление в Иисусовой молитве. Фрэнни с восторгом пересказывает содержание этой книги и дважды в повести, оставшись наедине, практикует Иисусову молитву. В повести «Зуи» теперь уже Зуи, Захария Гласс, брат Фрэнни, говорит об «Откровенных рассказах» своей матери, но, в отличие от сестры, делает это с некоторой иронией. Исихазм и молитва оказываются, таким образом, в центре внимания персонажей Сэлинджера. Забегая вперед, заметим, что исихазм в случае Сэлинджера корректируется идеями Сёрена Кьеркегора, и, таким образом, в повестях происходит интересный диалог Востока и Запада, свободы и необходимости, мистицизма и рационализма, созерцательной жизни и жизни деятельной.
Повесть «Фрэнни» поначалу обозначает кажущуюся непримиримость этих полюсов. Центральное место в ней занимает диалог невротичной Фрэнни и Лейна Кутеля. Лейн, студент Йельского университета, – сухой филолог-аналитик, прибегающий в своих штудиях о Флобере к классическому психоанализу. Его приземленности, рассудочности Фрэнни противопоставляет Иисусову молитву, преодолевающую притяжение человеческого, исихастское движение к Богу. Однако практика Иисусовой молитвы, как выясняется в повести «Зуи», не приносит Фрэнни облегчения, а, напротив, усугубляет ее невроз и приводит к психическому срыву. Зуи предлагает Фрэнни несколько иной путь, идеал, который Кьеркегор назвал «этическим». Он говорит об обретении Бога через земную миссию, и этот совет позволяет Фрэнни вступить на путь различения Христа в себе и в других и перейти от символической смерти к духовному преображению. По сути, «Фрэнни» и «Зуи» повторяют логику повести «Над пропастью во ржи», которую можно прочитать как историю смерти и возрождения.
Книга «Откровенные рассказы странника духовному своему отцу» была впервые опубликована как анонимный текст. Вопрос об авторстве «Откровенных рассказов» стал в свое время предметом активных дискуссий[399]. Однако последние текстологические исследования А. М. Пентковского убедительно доказывают, что автором книги был Арсений Троепольский (1804–1870)[400].
«Откровенные рассказы» были впервые опубликованы в 1881 году в Казани. В 1883 году вышло второе издание, а в 1884-м – третье. В 1930 году книга была выпущена для русской эмиграции издательством «YMCA-Press» и затем многократно переиздавалась. Английский перевод («The Way of a Pilgrim and The Pilgrim Continues His Way»), выполненный Р. М. Френчем, вышел в 1931 году. Именно это книгу и читали герои Сэлинджера из семейства Гласс, сначала старшие братья, Симор и Бадди, а затем Зуи и Фрэнни.
«Откровенные рассказы странника духовному своему отцу» были предложены Арсением Троепольским как анонимный текст, как будто не имеющий авторства и тем самым демонстрирующий религиозное смирение, подчеркивающий незначительность автора перед людьми и Богом. Рассказчик не имеет имени и зовется «странником», что также подчеркивает его смиренность и обобщенность фигуры, вмещающей коллективный опыт духовного восхождения и исихастского богообщения. Оставаясь обычным мирянином, он в то же время обретает общечеловеческий статус. Сэлинджер не мог не обратить внимания на эту стратегию автора, поскольку сам он, как известно, всячески старался тщательно скрывать свою биографию от публики[401], умаляя тем самым свою личность, приближая ее в акте смирения к анонимности и предъявляя лишь косвенно в виде своих трудов.
В отличие от большинства исихастских текстов и многократно упомянутого в «Откровенных рассказах» и в повестях Сэлинджера «Добротолюбия» («Philokalia»), текст Арсения Троепольского обращен не к аскетам, а к мирянам[402], то есть к самой широкой аудитории. И хотя в рассказах периодически возникают фрагменты сочинений авторов «Добротолюбия», а в седьмом, последнем рассказе разворачивается богословский диспут, в целом их автор избегает богословской интонации, придерживаясь формы обычной устной беседы.
В «Откровенных рассказах» есть сцены, которые могут прочитываться аллегорически, как, например: пожар в доме Странника (преходящий характер земного), нападение волка (искушение), готовность отдать в залог свой паспорт (готовность пожертвовать мирским ради духовного, стремление поставить долг перед Богом выше гражданского долга), исцеление женщины, жены управителя, подавившейся костью (аналог духовного очищения), но текст не становится чистой аллегорией вроде книги Джона Бэньяна (1628–1688) «Путешествие пилигрима» (1678)[403]. Это пространство повседневных событий, конкретных, а не условных бытовых обстоятельств, случайных переживаний. Действие происходит в России, в конкретную историческую эпоху (начало XIX века), перед читателем предстают сугубо русские, хорошо узнаваемые типажи, относящиеся к определенным сословиям (помещик, священник, старец, учитель, профессор, офицер, купец, беглые солдаты и др.). Конкретность, повседневность, реалистическая событийность должны создавать иллюзию не фикциальности, а фактуальности, правдивости, чтобы дидактический текст воспринимался как живое свидетельство. А практика Иисусовой молитвы, изложенная весьма обстоятельно, и последовавшее за ней духовное преображение странника виделись бы в этом свете вполне достижимыми. Причем не для узкого круга монахов, но для всякого человека.
«Откровенные рассказы», предназначенные для чтения людям, не призванных Богом, не избранным, не отказавшимся от земной жизни, безусловно, сохраняют определенную сложность вопросов аскетического богословия, но при этом предъявляют их неразрывно связанными с бытовыми ситуациями и повседневными переживаниями. Весьма вероятно, что именно этим они и привлекли Сэлинджера. Его миры, где персонажи, обычные американцы, заняты поиском Бога либо переживают искушения
