Как я уже упоминал, для нас это утверждение – нечто само собой разумеющееся, однако стоит облечь его в слова, как осознаешь, какая над литературой нависла угроза. Ведь сейчас царит эпоха тоталитарного государства, которое не предоставляет – а возможно, и не в состоянии предоставить – личности никакой свободы. Когда упоминается тоталитаризм, сразу же вспоминается Германия, Россия, Италия. Однако, как я полагаю, нужно быть готовым к тому, что это явление способно распространиться по всему миру. Времена свободного капитализма подходят к концу, и страны одна за другой внедряют централизованную экономику, которую можно назвать социализмом или государственным капитализмом, как кому больше нравится. Это означает, что иссякает и экономическая свобода личности, то есть существенно подрывается сама возможность поступать так, как хочется: выбирать себе работу, передвигаться куда угодно по всей планете. До недавнего времени трудно было предвидеть последствия таких перемен. Никто в полной мере не осознавал, что исчезновение экономической свободы окажет влияние на интеллектуальную свободу. Социализм обычно воспринимался как некая разновидность либеральной системы с высокой моралью. Расчет строился на том, что государство возьмет на себя заботы о вашем экономическом благоденствии и освободит от страха перед нищетой, безработицей и т. д., но при этом не будет вмешиваться в частную интеллектуальную жизнь. Что искусство будет процветать так же, как в эпоху либерального капитализма, и даже в большей степени, поскольку художник отныне не будет подвержен экономическому принуждению.

Однако теперь, на основании накопленного опыта, приходится признать, что эти идеи оказались иллюзиями. Тоталитаризм посягнул на свободу мысли в невиданных ранее масштабах. И важно понимать, что его контроль не только носит негативный характер, но и преследует конструктивные цели. Он не просто запрещает вам выражать – даже допускать – определенные мысли, но и диктует, о чем именно вам следует думать. Он создает для вас идеологию, стремится управлять вашими эмоциями, пытается установить кодекс поведения. Насколько это возможно, изолирует вас от внешнего мира, замыкает в искусственной среде, в которой вы оказываетесь лишены критериев для сравнения. Тоталитарное государство старается контролировать мысли и чувства граждан, по меньшей мере, в такой же степени, в какой оно контролирует их действия.

В этой связи возникает весьма значимый для нас вопрос: выживет ли литература в такой атмосфере? Думаю, следует ответить предельно кратко: нет, не выживет. Если тоталитаризм превратится в общемировое и постоянное явление, то литература – какой мы ее знали – перестанет существовать. И нет смысла утверждать – хотя на первый взгляд это и кажется допустимым, – будто бы исчезнет лишь литература, созданная в Европе после Ренессанса.

Имеется несколько значительных различий между тоталитаризмом и другими существовавшими в прошлом ортодоксальными системами – как в Европе, так и на Востоке. Наиболее важное заключается в том, что эти системы практически не менялись, а если и менялись, то медленно. В средневековой Европе церковь диктовала, во что следует верить, но она, по крайней мере, позволяла человеку придерживаться одних и тех же убеждений от рождения до смерти. Она не требовала, чтобы в понедельник верили в одно, а во вторник – в другое. И сегодня так же дело обстоит для приверженца любой ортодоксальной церкви: христианской, индуистской, буддистской, мусульманской. В каком-то смысле круг его мыслей изначально ограничен, однако эти ограничения он соблюдает всю свою жизнь, и на его религиозные чувства никто не посягает.

При тоталитаризме все происходит с точностью до наоборот. Особенность тоталитарного государства заключается в том, что оно контролирует мысли своих подданных – и не фиксирует их на чем-то постоянном. Устанавливает неоспоримые догмы – и меняет их изо дня в день. Нуждается в догмах, так как ему необходимо абсолютное повиновение граждан, – и не может обойтись без изменения этих догм, что продиктовано потребностями силовой политики режима. Объявило себя непогрешимым – и в то же время ставит под сомнение само понятие объективной истины.

В конце концов Партия объявит: дважды два – пять, и в это придется поверить. Рано или поздно так и будет – вся их политическая логика требовала такого поступка. Ведь партийная философия отрицает не только важность опыта, но и саму реальность внешнего мира. Здравый смысл – вот ересь из ересей. А самое ужасное не то, что тебя убьют за инакомыслие, а возможность их правоты! В конце концов, а откуда мы знаем, что дважды два – четыре? Откуда мы знаем, что существует сила тяжести? Откуда мы знаем, что прошлое неизменно? А если и прошлое, и внешний мир существуют лишь в нашем сознании и наш разум можно контролировать – что тогда?

«1984»

Возьмем самый простой и вместе с тем очевидный пример: до сентября 1939 года каждый гражданин Германии должен был относиться к русскому большевизму с ужасом и отвращением, а после сентября 1939 года – с восхищением и симпатией. Если Россия и Германия вступят в войну друг с другом – что может произойти в ближайшие несколько лет, – то нам неизбежно придется вновь наблюдать очередную резкую перемену. Как предполагается, чувства гражданина Германии, его любовь и ненависть при необходимости должны незамедлительно изменяться на прямо противоположные.

Вряд ли есть необходимость указывать на то, насколько негативно влияют подобные вещи на литературу. Ведь творчество – это, главным образом, чувство, не всегда контролируемое извне. Легко на словах придерживаться общепринятых взглядов, сколько-нибудь значимое произведение может быть создано только, если автор ощущает истинность того, о чем он пишет. В противном случае творческий импульс отсутствует. Весь накопленный нами опыт свидетельствует о том, что резкие эмоциональные перепады, требуемые тоталитаризмом от своих подданных, невозможны с точки зрения психологии. Именно по этой причине, как я полагаю, литература, какой мы ее знали, прекратит свое существование, если тоталитаризм восторжествует во всем мире. Там, где он побеждал, так и происходило. В Италии литература искалечена, в Германии ее практически не осталось. Главное литературное развлечение нацистов – сожжение книг. И даже в России литературный ренессанс, которого мы когда-то ожидали, так и не состоялся. Видные русские писатели либо кончают жизнь самоубийством, либо исчезают в тюрьмах – такая тенденция обозначилась вполне определенно.

Ранее я уже отмечал, что либеральный капитализм, без сомнения, движется к своему финалу. Исходя из этого, может показаться, что, по моему мнению, и свобода мысли обречена. Однако я не думаю,