сталкиваться писателю или журналисту, и этот факт, как мне кажется, у нас пока еще не обсуждается должным образом.
Как только соберут и сверят все поправки для того или иного номера «Таймс», эти номера перепечатают, а исходные – уничтожат, и исправленные экземпляры займут их место в подшивке. Процесс постоянного изменения применялся не только к газетам, но и к книгам, журналам, брошюрам, плакатам, листовкам, фильмам, звукозаписям, карикатурам, фотографиям – ко всему художественному и документальному, что могло иметь любую политическую или идеологическую значимость. Ежедневно и чуть ли не ежеминутно прошлое подгонялось к настоящему. Сейчас верность любого прогноза Партии можно было подтвердить документальным свидетельством, и не оставалось ни единой заметки, ни единого мнения, противоречащих нуждам текущего момента. Вся история превратилась в палимпсест, выскобленный дочиста и переписанный заново столько раз, сколько было нужно. Как только работа завершалась, не оставалось никаких доказательств какой-либо фальсификации.
«1984»
Любой непредвзятый человек с опытом журналистской работы признает, что во время этой войны официальная цензура никому особо не досаждала. Мы не чувствовали, что нас «направляют», как случается при тоталитарных режимах, хотя это и было вполне ожидаемым. У прессы, правда, имеются некоторые обоснованные претензии по данному вопросу, однако в целом правительство вело себя в этом отношении вполне прилично и на удивление терпимо к мнениям меньшинства. Самое зловещее в литературной цензуре в Англии заключается в том, что она в основном носит добровольный характер.
Непопулярные идеи замалчивают, а неудобные факты скрывают без каких-либо официальных запретов. Любой, кто долго жил за пределами Англии, знает случаи, когда сенсационные новости, которые вполне могли бы оказаться на первой полосе, не попадали в британскую прессу – и не из-за вмешательства правительства, а в результате общего молчаливого согласия, что «не стоит» упоминать этот факт. Это легко понять, когда речь идет о ежедневных газетах. Британская пресса чрезвычайно централизована и преимущественно принадлежит состоятельным людям, у которых есть все основания проявлять бесчестность в определенных важных вопросах. Однако та же скрытая цензура действует в отношении книг, журналов, спектаклей, кинофильмов и радиопередач. В каждый отдельно взятый момент существует общепринятая точка зрения, совокупность идей, с которыми, как предполагается, все здравомыслящие люди должны безоговорочно согласиться. Не то чтобы какое-то мнение запрещено, но высказывать его «не принято» – точно так же в Викторианскую эпоху было «не принято» упоминать брюки в присутствии дам. Каждого, кто посмеет бросить вызов превалирующей точке зрения, с легкостью заставят замолчать. По-настоящему непопулярное видение проблемы обречено остаться без внимания ежедневной прессы и интеллектуальных журналов.
Сейчас доминирующая точка зрения требует от нас безоговорочно восхищаться Советской Россией. Это всем известно, и почти все этому следуют. Любая серьезная критика советского режима, любое разоблачение фактов, которые советское правительство предпочло бы скрыть, практически не имеют шанса быть опубликованными. И этот общенациональный заговор с целью польстить нашему союзнику, как ни странно, происходит на фоне подлинной интеллектуальной терпимости. Ибо, хотя и запрещено осуждать советское правительство, допустимо в разумных пределах ругать наше собственное. Нападки на Сталина не напечатает почти никто, однако подвергать критике Черчилля разрешается – во всяком случае, в книгах и журналах. И на протяжении пяти лет войны, в течение двух или трех из которых мы боролись за выживание, без каких-либо проблем было выпущено бесчисленное количество книг, брошюр и статей с призывами к компромиссному миру. Более того, они не вызвали заметного неодобрения. До тех пор, пока речь не заходит о престиже СССР, принцип свободы слова соблюдается неукоснительно. Есть и другие запретные темы, о некоторых из них я еще упомяну, но господствующее отношение к Советскому Союзу – это, пожалуй, самый серьезный симптом, и он формируется как бы сам собой, без давления со стороны.
Раболепие, с которым основная часть английской интеллигенции с 1941 года впитывала и транслировала российскую пропаганду, поражало бы, если бы она не вела себя подобным образом и прежде. По целому ряду спорных вопросов позиция русских слепо принималась, после чего она публиковалась с полным пренебрежением к исторической правде или интеллектуальным приличиям. Приведу лишь один пример: новостная служба Би-би-си отметила двадцать пятую годовщину основания Красной армии, не упомянув Троцкого. С тем же успехом можно отметить годовщину Трафальгарской битвы и не вспомнить Нельсона. Однако это не вызвало никаких протестов со стороны английской интеллигенции.
Освещая внутренние конфликты в оккупированных странах, британская пресса почти всегда вставала на сторону сил, пользующихся благосклонностью русских, и яростно обрушивалась на их противников, даже если приходилось замалчивать очевидные факты. Наиболее вопиющим случаем можно считать историю с полковником Михайловичем, главой югославских четников[29]. Русские, у которых в Югославии имелся свой протеже в лице маршала Тито, обвинили Михайловича в сотрудничестве с немцами. Британская пресса немедленно подхватила эти нападки. Сторонникам Михайловича не дали возможности оправдаться, а противоречащие этому обвинению факты просто не были опубликованы. В июле 1943 года немцы предложили 100 тысяч золотых крон за поимку Тито и такую же сумму за выдачу Михайловича. Британская пресса растиражировала информацию о награде за Тито, но лишь одна газета упомянула, и то мелким шрифтом, про вознаграждение за выдачу Михайловича, и обвинения в сотрудничестве с немцами продолжились. Схожие вещи происходили и во время гражданской войны в Испании. Тогда фракции республиканцев, которые русские были полны решимости сокрушить, подверглись безосновательной клевете в английской левой [так в тексте] прессе, и никакие аргументы в их защиту, даже в форме письма, не публиковались.
Сейчас не только серьезная критика в адрес СССР считается предосудительной, но и сам факт ее наличия в ряде случаев держится в секрете. Так, незадолго до своей смерти Троцкий написал биографию Сталина – по всей видимости, это сочинение было достаточно субъективным, однако оно, безусловно, пользовалось бы спросом. Один американский издатель взялся за опубликование книги, и она уже была отправлена в печать (насколько мне известно, даже начали рассылать сигнальные экземпляры), когда Советский Союз вступил в войну. Книга была немедленно отозвана из типографии. Ни слова об этом так и не попало в британскую прессу, хотя очевидно, что существование такой книги и ее запрет – новость, достойная нескольких абзацев.
Важно проводить различие между цензурой, которой английская литературная интеллигенция подвергает себя добровольно, и цензурой, иногда навязываемой влиятельными кругами. Не секрет, что некоторые темы нельзя обсуждать по той причине, что они затрагивают чьи-то «личные интересы». Самый известный пример – это мошенничество с патентованными лекарствами. Опять же не стоит забывать, что католическая церковь оказывает существенное влияние на прессу и может в какой-то степени