В 1967 году в действие были введены ещё большие калибры эсбистско-оуновской мафии. За душу Томаша ухватился не какой-то там оуновский «рядовой», а функционер так называемой информационной службы при СБ, член территориального провода ОУН в Великобритании Илья Дмитрив, он же Иван Рубежный, он же Урбанский, Борецкий и так далее.
Этот оуновский проводник имел за плечами большую школу прислужничества иностранным разведкам. Относительно же его так называемой идеологической платформы, то она прочно опиралась на профашистские постулаты довоенной ОУН и практику нацистских СС, скреплённую личной службой в эсэсовской дивизии «Галиция».
Дмитрив и Билинский расходились после встречи удовлетворённые друг другом. Дмитрив мог доложить своим начальникам из ОУН и Сикрет интеллидженс сервис, что в Польше начал действовать ещё один «свой человек» с перспективой переноса нужной этим организациям деятельности на территорию Советского Союза. Томашу же сомнения относительно безопасности взятых на себя обязательств в определённой степени компенсировал денежный аванс и перспектива более солидных вознаграждений в будущем.
Дмитрива интересовали прежде всего возможности поездок Билинского в Советский Союз, и он уже богател мыслью, представляя, как Томаш будет снабжать его «деликатной» информацией о националистическом сопротивлении, а вместе с тем о состоянии экономики, вооружённых сил, направленности идеологической и контр-пропагандистской работы в УССР, сообщать о привлечении к «сотрудничеству» новых помощников и исполнителей, о создании «ячеек», «экспозитур», а может и целого подполья на украинских землях.
Томаш Билинский оказался сообразительным и усердным исполнителем. Уже в начале 1969 года он порадовал Дмитрива и его начальников интересной информацией о своём пребывании во Львове. Там он встретился со своей родственницей Натальей Шухевич-Березинской, выслушал её рассказ о смерти мужа Романа Шухевича, об аресте её сына Юрия.
В своём отчете центру Дмитрив не пожалел красок, чтобы описать эти семейные контакты как организационные связи с женой покойного проводника ОУН на западноукраинских землях. По просьбе Шухевич-Березинской Томаш дал ей адрес своих знакомых из Вроцлава, который можно было бы использовать для переписки по схеме Львов-Вроцлав-США. В интерпретации Дмитрива это звучало как «канал организационной связи на Украину».
Подытоживая первые результаты выполнения Билинским заданий зарубежного центра, Илья Дмитрив подчеркнул, что теперь начинается новый этап их сотрудничества.
Характер этого этапа раскрывает поставленная Дмитривым на первое место потребность обеспечить жильём их «коллегу», которому нежелательно поселяться в гостинице. Здесь же Дмитрив оторвал кусок фотографии дочери Томаша. Для нелегала, который предъявит этот кусок, Томаш должен был сделать всё.
Вместе с тем Томашу Билинскому было рекомендовано подыскать надёжных людей в Кракове, Перемышле, сообщить в центр их данные. Дмитрив заранее обусловил вещевой пароль для связи с ними: три пятипенсовые почтовые марки, перечёркнутые сплошной чертой. Две марки Дмитрив вручил Томашу для передачи будущим его помощникам. Третью марку должен был бы предъявить оуновский посланник.
Тогда же Билинский получил адрес в Брадфорде для шифрованной переписки по особо конфиденциальным вопросам. Кроме различных средств камуфляжа, текст сообщений надо было шифровать цифрами, которые соответствовали странице и строке издания, где значилось соответствующее слово или выражение. Для этого остановились на польско-английском словаре. Расшифровать такие сообщения из Польши могли и в оуновском проводе, и непосредственно в соответствующих английских службах, которые на правах хозяев могли контролировать переписку.
Кроме этого, основного задания, Билинский получил ещё немало других поручений, которые не только дополняли его (например, изучение таможенного контроля, паспортного режима), но и далеко выходили за его пределы. Дмитрив объяснил, что «высокие руководители» считают обстановку в Польше близкой к той, что сложилась в Чехословакии накануне августа 1968 года, и хотели бы максимально использовать её в свою пользу.
Само собой, Дмитрив и другие руководители ОУН возлагали большие надежды на создание оуновского подполья в Польше и всячески расхваливали Билинского и его возможности. Неудивительно, что акции последнего росли как в глазах провода, так и соответствующих спецслужб. Особый вес придали им личные встречи Томаша во Львове с Юрием Шухевичем и некоторыми другими лицами, которые имели сложности в отношениях с властями.
Было это осенью 1971 года. «Наверх» пошли бравые отчёты, их существенно дополняли хвалебные отзывы видных деятелей оуновского провода Владимира Леника, Ивана Холявки, Маркияна Зайца, с которыми Томаш Билинский встретился в Мюнхене. К тому же каждый из них стремился поставить «успех» встречи с Юрием Шухевичем в прямую зависимость от собственного участия в инструктировании оуновского эмиссара.
Весной 1972 года Томаш Билинский был представлен тогдашнему руководителю ОУН Ярославу Стецько. Его поразила таинственность, с которой была обставлена эта встреча. Она происходила в Лондоне на квартире сторонника Стецько — Билана, куда привели Билинского Илья Дмитрив и эсбист Николай. Стецько приехал на автомашине в сопровождении двух охранников, а двухчасовой разговор происходил тет-а-тет, даже Дмитрив не удостоился «чести» слушать закомплексованного на вождизме Стецько.
Основной заботой последнего было уговорить Томаша на теснейшее сотрудничество с целью получения постоянной информации из края. Для этого, настаивал Стецько, необходимо создать соответствующую организационно-разведывательную сеть на территории Украины и Польши, а также установить деловые контакты со всеми антисоциалистическими элементами польскими, сионистскими, кроме (и это категорически!) российских. Попутно Стецько отметил, что ОУН уже наладила связи с сионистской Лигой защиты евреев и договаривается о совместных действиях против зарубежных представительств СССР.
Здесь следует добавить, что перед тем Дмитрив рассказал Томашу о совершённых оуновскими боевиками поджогами советских представительств за рубежом, запланированное похищение отдельных дипломатов для обмена на «политических заключённых» и провокационные акции, которые готовились против спортивной делегации Советского Союза на XX Олимпийских играх в Мюнхене.
Понятно, что националистические главари пытались использовать встречи с «представителем края» не только для поднятия личного авторитета перед низшими по рангу членами провода ОУН, но и для того, чтобы создать соответствующее впечатление на боссов из специальных служб Англии, Западной Германии.
Поэтому Томаш Билинский был нарасхват. С ним стремились встретиться, поговорить, а самое важное поставить себе на службу и Стецько, и Ленкавский, и такие функционеры ОУН и службы безопасности, как Дмитрив, Кашуба, Захарчуй, Равлюк, Заяц, Николай...
Поэтому Томашу было странным услышать от Дмитрива накануне встречи со Стецько, что для зарубежного оуновского центра безопасность единомышленников является главной заботой, а потому о его сотрудничестве с Центром знают только пятеро «высоких руководителей ОУН». Какие там «пятеро», когда Томашу не хватило бы пальцев на обеих руках, чтобы посчитать всех, кто только на рубеже 1960-1970-х годов от имени зарубежного провода вёл с ним переговоры,
