Законность же избрания депутатов обеспечивалась единогласием всех, присутствовавших на сеймике той или иной провинции и обладавших правом голоса; для того, чтобы опротестовать выборы и помешать приведению претендента к присяге (разрешение присягать давали упомянутые официальные лица, убедившись в том, что избрание было проведено надлежащим образом), достаточно было составить и заверить на сеймике, выдвинувшем оспариваемого кандидата, протест — его называли манифестом, — где было бы сказано, что такие-то и такие-то дворяне данной провинции открыто протестовали на сеймике против избрания депутатом такого-то. Подставить выборам ножку можно было, кроме того, и вручив тем же должностным лицам документ, порочащий претендента, например, приговор, заочно вынесенный ему каким-либо судом королевства ещё до выборов его депутатом...
От должностных лиц целиком зависело, какое суждение вынести. Они могли допустить Н. Н. к присяге, могли отклонить его кандидатуру, могли отложить принесение присяги, дав возможность коллегам Н. Н., чьи полномочия были уже признаны, обсудить его кандидатуру и вынести решение.
Таков был законный порядок; его можно было, однако, и обойти.
Любой житель Польши, если ему предстоял процесс в трибунале или он желал стать человеком влиятельным, стремился к тому, чтобы большинство коллегии депутатов составляли его друзья. С этой целью он делал всё возможное, чтобы на сеймах, где он пользовался влиянием, выбирали тех, на кого он мог твёрдо рассчитывать; одновременно он старался помешать избранию кандидатов, у которых он не пользовался доверием. А если принять во внимание, что единогласие на сеймах могло быть легко нарушено одним-единственным манифестом, то нередко случалось, что когда все собирались в Петркове, не набиралось и семи светских депутатов, против которых не было выдвинуто законно оформленных возражений. Поскольку же «семь» было минимальным числом членов коллегии, обеспечивавшим её функционирование, и королевство рисковало остаться вовсе без трибунала, то, чтобы избежать такого бедствия, должностным лицам, а также дворянам разных рангов, собиравшимся в Петркове на учреждение нового трибунала, ничего не оставалось, кроме как настойчиво требовать от тех, кто привозил с собой манифесты и оговоры, направленные против различных претендентов, отозвать свои жалобы.
Всё это было в рамках закона. Но как только официальные лица приступали к утверждению или исключению депутатов, руководствуясь, в обход документов, личными симпатиями и антипатиями, заинтересованные стороны, в свою очередь, прибегали к подкупу, добиваясь нужного им решения. Столкнувшись же с неподкупностью или предубеждением, мятежные господа прибегали и к иным методам.
Было установлено, что церемония утверждения должна была происходить в первый понедельник октября в кафедральном соборе в Петркове, после мессы, у специального стола, за которым старшее должностное лицо зачитывало депутатам судебную присягу — после того, как на стол были положены свидетельства об избрании, манифесты, компрометирующие документы и прочие материалы. Стол этот, таким образом, ещё до начала церемонии, становился местом, к которому стремились подобраться как можно ближе те, кто имел что предъявить. В свою очередь, разного рода подручные, выполняя волю своих хозяев, были заинтересованы в том, чтобы, пропустив к столу одних, оттереть в сторону других, ибо что не было предъявлено в назначенный день — теряло свою силу. Сперва в ход шли разные уловки, но уже вскоре они сменялись беспорядочной толкотнёй — многочисленные присутствующие пытались первыми занять удобную позицию, чтобы помешать своим землякам приблизиться к столу, отпихнуть их, вырвать из рук документы... И с той поры, как численность и сила стали определять, куда склонятся чаши весов правосудия, возникли справедливые опасения, что последнее слово всегда будет оставаться за армейскими начальниками; не случайно, в 1717 году в присягу генералов была включена специальная статья, требовавшая «... ни в коем случае не употреблять для этой цели солдат».
В 1749 году, о котором идёт речь, партия Потоцких, желая обойти это запрещение, уже в августе распустила слух, что банда некоего Пеншержевского разоряет окрестности Петркова. Никакого Пеншержевского не существовало, равно, как и его банды, но старому генералу Потоцкому эти привидения пригодились для того, чтобы приказать воеводе Смоленска Сапеге собрать отряд и выступить против нарушителей спокойствия. Выполняя приказ, Сапега, отлично знавший подлинные намерения Потоцкого, явился в Петрков в сопровождении отряда, изображавшего его личный конвой.
Подоплёкой этого послужило желание одного из Потоцких, племянника генерала, пройти в депутаты трибунала от сейма в Больске, кастелян которого (из семейства Липских) лично явился в Петрков, чтобы засвидетельствовать неправомерность якобы состоявшегося избрания. Потоцкий жаждал стать маршалком трибунала, чтобы пересматривать, опираясь на свой авторитет и своё влияние на будущих коллег, судебные акты, проходившие через трибуналы предшествующих лет, а также вынести благоприятное для Брюля постановление о том, что граф, по прямой линии, происходит из старинной польской семьи, жившей некогда в королевстве, и принадлежащей к той её ветви, что покинула Польшу более двух веков назад. И ещё Потоцкий предполагал возобновить процесс против моего старшего брата, обер-камергера, имевшего несчастье убить в 1744 году на дуэли графа Тарло, воеводу Люблинского. Потоцкими руководило всё то же старинное соперничество генерала с моим отцом, непосредственным же стимулом служила ревность к влиянию, которым пользовалась в это время при дворе моя семья. Потоцкие надеялись свести с нами счёты при помощи графа Брюля и особо уязвить соперников, расправившись с братом.
Легко понять, что естественная потребность защищаться побудила мою семью сделать всё возможное, чтобы помешать Потоцкому пройти в трибунал, тем более, что незаконность его избрания не вызывала сомнений. К сожалению, в том году законно избранными оказались всего пятеро, а Потоцкие соглашались устранить препятствия, мешавшие включить в число депутатов ещё двоих и достичь таким образом необходимой квоты, лишь при условии, что не будет возражений против кандидата из их семьи.
Бессмысленная торговля продолжалась до полудня 6 октября. Время мессы закончилось, оставалось лишь несколько часов до захода солнца, обозначавшего, согласно закона, конец присутствия в этот день, и обе партии собрались около часа пополудни в соборе, не столько надеясь на соглашение, сколько в ожидании схватки.
Чтобы нас не объявили зачинщиками, мы рекомендовали дворянам, державшим нашу сторону, не обнажать первыми сабли и никого не задевать, пока
