знаю, кто они; знаю, что мы можем успешно их использовать, но мы боимся обращаться к ним. Нам нужно выйти и встретиться с этими людьми, а не придумывать отговорки. — Я привел несколько примеров, таких как слабость в нацеливании на оружие массового уничтожения и институциональный страх перед телефонными звонками в государства-изгои.
Шеф сделал паузу и, казалось, внимательно обдумал мои слова.
— Я согласен с тем, что вы говорите. Можете изложить свои мысли в служебной записке, отправить ее мне, и я посмотрю, что можно сделать. Я знаю многих людей в штаб-квартире и, возможно, смогу добиться прогресса по некоторым из этих вопросов.
Я говорил правду; я верил в то, что ему говорил. Но я также знал, что он ничего не сможет с этим поделать, поэтому даже не собирался напрягаться по поводу написания служебной записки. На самом деле мне хотелось оставить у него впечатление, что я уверен в себе, агрессивен, может быть, даже немного разозлен, — для того, чтобы меня оставили в покое.
Неделю спустя, после того как руководители штаб-квартиры собрались в комнате, чтобы просмотреть список сотрудников, Мартин сказал мне:
— Не знаю, что ты сделал, но ты понравился шефу. Когда появилось твое имя, он сказал: «С этим парнем все в порядке», — и мы перешли к следующему имени.
Конференция продолжалась. В конце каждого дня мы выходили на улицу и выполняли упражнения «по сплочению коллектива», например, такое извечно любимое упражнение, как «падение доверия». Проводилось оно так же ужасно, как и звучит — ваш коллега падает назад, вы ловите его, и он учится доверять вам.
Но мы были государством, находящимся в состоянии войны. Когда-то все, кто приходил в Управление, были военными ветеранами. Сегодня таких мало, и после многих лет мирного времени наши сотрудники почти полностью состоят из гражданских лиц. Районы боевых действий пугали большинство наших сотрудников. Один из докладчиков на конференции, недавно вернувшийся из зоны одного из конфликтов, рассказывал дикие и пугающие истории, в том числе о допросах террористов с применением пыток водой.
Теракты 11-го сентября были настолько шокирующими, что в течение нескольких месяцев после них было определенное ощущение, что нам «дозволено все»; однако со временем воспоминания об ужасе терактов померкли, и американцы стали уделять больше внимания гуманному обращению с заключенными террористами.
Эти сокращения и реорганизации, происходившие в течение нескольких лет после 11-го сентября, постоянно отвлекали меня. Работа над тем, чтобы избежать сокращения и остаться за границей, отнимала у меня много времени и сил. Тем не менее, я продолжал продвигать свои разведывательные операции.
*****
Примерно через шесть месяцев после 11-го сентября мои операции вернулись к темпу, существовавшему до терактов, поскольку в Управлении все вернулось на круги своя. Мои непосредственные начальники продолжали одобрять мои операции, как и раньше, но многие вышестоящие уровни зачастую их тормозили.
Я отправился в США, чтобы встретиться с агентом, и заехал в офис ЦРУ в Делавере, чтобы забрать свой пакет с документами и материалами легендированного прикрытия. Человек, который помог мне найти посылку в сейфовой комнате резидентуры, оказался сотрудником, страдавшим таким сильным заиканием, что едва мог говорить. Функция потоотделения его организма, видимо, дала сбой, потому что он так сильно потéл, что его рубашка промокла насквозь, хотя в офисе было прохладно.
Он вошел в компьютер, чтобы помочь мне распечатать несколько нужных сообщений. Это был единственный человек в резидентуре, готовый помочь мне в поисках чего-либо, так что с моей точки зрения он был самым работоспособным из всех присутствующих.
Я прочитал сообщения, уничтожил их, а затем покинул офис. В пакете с моей легендой были элементы маскировки и кредитные карты, которыми я раньше не пользовался, поэтому, надев маскировку, я отправился в магазин «7-11», чтобы купить расческу и немного свиных шкварок, и тем самым убедиться, что кредитные карты работают. Кассир явно испытывал неловкость. На улице я посмотрел на свое отражение в зеркале заднего вида и увидел, что волосы на моих усах стоят торчком, как будто меня ударило током. Позже в штаб-квартире мне сказали, что их подрядчик для изготовления грима использовал партию плохих волос, которые от тепла тела встают дыбом.
*****
В Вашингтоне у меня в гостиничном номере была назначена встреча с новым шефом, хотя мне не нравился любой новый слой руководства. Он постучал в дверь моего номера, и я впустил его. Не сказав ни слова приветствия, шеф подошел к моему чемодану и отстегнул бирку, открыв мое настоящее имя.
— Не очень хорошая идея, не так ли? — произнес он.
— Я путешествую под настоящим именем, так что нет ничего плохого в том, что мое имя написано на багажной бирке.
Мой ответ был оставлен без внимания.
— Итак, что нам нужно сделать, чтобы вы стали продуктивным, чтобы вы начали выполнять какие-то операции? Вы что, ленивы?
Мне пришлось прикусить язык, хотя мои операции были лучше, чем чьи-либо еще.
— Мне нужно, чтобы штаб-квартира давала «добро» на бóльшее количество предлагаемых операций, и тогда, возможно, я смогу выйти и провести их.
— Вы выглядите недовольным. Вы собираетесь стать проблемой?
— Нет, я не недоволен. Недоволен Олдрич Эймс. Я просто считаю, что нам нужно работать больше и лучше.
Он вышел из комнаты, не сказав больше ни слова. Я остался сидеть в тишине, размышляя, что мне делать с этим грубым, высокомерным и невежественным человеком.
*****
К моему несказанному облегчению, оказалось, что мой новый шеф вовсе не был грубияном; просто он произвел плохое первое впечатление. Как только он покинул нашу встречу, он сразу же отправился в штаб-квартиру и поработал с бухгалтерией, получив для меня зарплату за год. Затем он отправился в другие отделы Лэнгли и расчистил путь для нескольких предложенных мною операций. Он оказался чертовски приятным парнем, преданным работе и весьма способным.
К сожалению, поскольку он был склонен производить ужасное первое впечатление, в Управлении у него были легионы врагов. Сотрудники ЦРУ часто не ладили друг с другом, и при первой встрече с оперативником они обычно перечисляли всех, кто им не нравится в Лэнгли, и почему. Чтобы разделить вражду, люди разбивались на пары.
Я поставил перед собой задачу рассказать всем в организации, что этот новый шеф — жемчужина, но один из сотрудников возразил:
— Чушь, Ишмаэль, этот парень — мудак. Он нехороший человек — вы просто запугали его, вот и все.
Все остальные выслушали меня и пообещали дать ему второй шанс.
После встречи с новым боссом один из моих друзей пригласил меня в Верховный суд к судье, с которым