Я закрыла библиотеку, Иван остался в клубе.

– Как живёшь, Марковна? – спросил директор приятную женщину лет шестидесяти, хозяйку просторной чистой комнаты с большой русской печью, двумя железными кроватями, несколькими табуретами и большим круглым столом.

– Не жалуюсь, Иваныч, тепло и сытно.

– Как здоровье?

– Когда как. Всяко быват.

– Вот и славно – на своих ногах. Не скучно?

– Внучка из городу иногда приезжат – наведыватся, не забыват.

– Не примешь постоялицу?

– Это её? – взглянула она оценивающе. – Кажись, книжки больным читат?

– Читает.

– Пустить-то можно, токо шоб спокойна была.

– Это уж вы сами договаривайтесь.

– Вы мне нравитесь, – обняла её. – Давайте после работы поговорим, а то обеденный перерыв заканчивается.

Марковна оказалась душевной женщиной, и мы легко сошлись. Питаться договорились вместе за двадцать рублей в месяц, и я ушла за вещами. Раиса Семёновна кормила Ивана.

– Я помогу… – засуетился он.

– Мы поможем, – подключилась и она.

Опека веселила, но от иронии я воздержалась. Вещей оказалось немного, и мы перенесли их за один раз.

– Как уютно и хорошо! – позавидовала Раиса Семёновна. – А тепло-то как! Тебе, Тоня, хорошо будет.

– Надеюсь.

Наутро по совету Марковны отправилась я на конюшню и матерчатый матрас заполнила соломой. Конюх доставил его домой, и моя кровать сделалась высокой и пышной, а я превратилась в принцессу на соломе – спалось тепло и мягко.

С Марковной жили мы душа в душу, относилась она ко мне, как к дочери – я отходила от интриг и постоянного самоконтроля. Ощущение душевного комфорта казалось гораздо важней вычетов из зарплаты – о них думалось теперь, как о чём-то мелочном, несущественном.

У маленького окошечка кассы собирался обслуживающий персонал.

– Посмотри, сколько с тебя высчитали, – подошёл ко мне Иван.

– По ведомости не видно, а в бухгалтерию не пойду.

Открылась входная дверь, и в ней показалась красная от мороза Раиса Семёновна, она сразу же двинулась к нам.

– Не знаешь, с кого высчитали стоимость украденного? – встретил её Иван.

– Ни с кого – списали. Я на партийном бюро настояла – возражать никто не стал.

– Правда? Ну, Рая, ты молодец – за справедливость стоишь!

Утром в библиотеку вошёл грустный Михаил Иванович и поделился бедой: его жена «второй уже день, как слегла».

– А что – простыла?

– Да нет, нервное это.

– Что-то и детей ваших не видно…

– В Родино они. Уродства на психику действуют, вот и живут у стариков. Старший учится в десятом, младший – в восьмом.

– Может, по ним скучает?

– Да нет, мы в выходные постоянно их навещаем. Главбух под меня копает. Давно уже. Сдаётся, что они и кражу инсценировали.

– Кто – они?

– Почему вы с Раисой Семёновной не ужились? Вот и я о том же! Они здесь давно – спелись… Нападают, что защищаю вас. У вас в семье были «враги народа»?

– Откуда мне знать, Михаил Иванович? Этот термин я впервые услыхала, когда училась в восьмом. Родители ничего не говорили. Но одно то, что я немка, – уже, как ярлык, как зараза, как врождённая вина!

– Да чушь всё это! Высасывают из пальца. Защищаю, мол, и покрываю… вместо того чтоб наказывать! Не понимаю, как это Раиса Семёновна на заседании партъячейки предложила не взыскивать с вас стоимость пропажи? До этого с пеной у рта доказывала, чтоб «месяца два» не выдавали вам зарплату, а лучше бы – «с работы уволить». Устал я с ними – увольняться буду.

– А как же я? С главбухом мне не работать. Вы уволитесь – я тоже.

– Вам в более престижное место надо. У вас хорошо получается. Работы не боитесь. У меня всё сложнее. Строгий выговор по партийной линии объявили. Жена и слегла – от переживаний.

– Выговор? За что?

– Защищаю тех, кто ведёт себя антисоветски.

– Ив чём они, такие, смысл жизни видят? В клевете? Наговорах? Неужели нет ничего более достойного?

– Кражу, безусловно, подстроили, – таковым было и мнение Бордо Натальи Леопольдовны.

– Зачем?

– Вам насолить. Кому-то вы, Тонечка, дорогу перешли, но Бог был за вас – какая разница теперь, кто был против вас?

– Не знаю…

– Обидно – людей не ценят. Вы хорошо работаете – кто-то завидует.

Три месяца душевного комфорта с Марковной отразились на внешности – я посвежела.

В конце марта зашла как-то к Михаилу Ивановичу – наткнулась на замок. От Ивана узнала ошеломившую меня новость: директор уже неделю, как уволился, скоро должен приехать за вещами. Новый приедет, как только освободят квартиру.

Вскоре на большой машине приехал Михаил Иванович. Провожать его сбежался весь обслуживающий персонал. Помогали выносить вещи, горевали:

– Жалко – человек был хороший, совестливый.

Через день после приезда нового директора отнесла заявление и я. Канитель тянулась около месяца. Когда приказ был подписан, забежала в палату попрощаться с женщинами.

– Во что бы то ни стало заканчивайте, Тонечка, институт – ваше будущее, ваше богатство, не сдавайтесь перед трудностями, – напутствовала Наталья Леопольдовна Бордо. – В остальном – храни вас Бог! Будьте счастливы!

…Иван женился на Раисе Семёновне, она родила ему дочь, но через два года они разошлись – запился будто бы. Выросшая дочь закончила институт культуры. Дом инвалидов расформировали, и дальнейшая судьба Н. Л. Бордо мне неизвестна.

Я побывала в тех краях – о былом напоминали лишь холмы от разрушенных строений… Возможно, и холмов теперь уж нет – сровняли…

Уроки немецкого

Какое-то время помогала я матери в быту.

– Тоня, Тоня, меня сегодня Мария Викторовна о тебе расспрашивала! – с порога закричала Женя, прийдя однажды из школы.

– Какая Мария Викторовна?

– Пащенко! Её сын – директор школы. Нам нужна учительница немецкого языка!

– А что – учительница уезжает?

– Нет, уходит в отпуск.

– И что же спрашивали?

– Чем занимаешься? Учишься или работаешь?

Вскоре меня пригласили в школу. После официального знакомства директор начал сразу с дела:

– Школа на полгода, а, может, и год остаётся без учительницы немецкого языка – в декретный уходит. Не выручите?

– У меня нет опыта работы в старших классах.

– Отдел образования не располагает запасными учителями, а останавливать учебный процесс нельзя, посоветовали вас: язык знаете.

– Знаю на уровне диалекта, немецкий не мой профиль.

– Вы на каком факультете?

– Филологическом.

– Так родственные же факультеты! На первых курсах, по-моему, изучают немецкий, так что вам, как говорят, и карты в руки! Не будет получаться – поможем.

Так началась моя профессиональная практика в обычных семилетних школах. Я не владела методикой, но от серьёзных ошибок удерживало доброе расположение коллектива.

Больше всех