– Благодарю вас, Аркадий Аркадьевич за столь содержательный доклад, – любезно проговорил губернатор. – Детали предстоящей работы мы с вами, полагаю, обсудим за ужином, – он посмотрел на начальника горного округа и щелкнул крышкой массивных серебряных часов. – Время уже позднее, и все проголодались. Угощайте, хозяева…

Ужин затянулся до самого утра.

13 марта, едва забрезжил серый рассвет, над заводом завыл гудок. Его зовущий голос поднялся ввысь. Эхом оттолкнулся от склона Косотур-горы, понесся к вершинам скалистой Уреньги, был слышен в халупах Демидовки, Татарки и Ветлуге. Ревел долго и настойчиво. Кто-то из рабочих пробрался к паровой машине, протянув веревку от рукоятки к переплету рамы на потолке. Солдаты носились по цеху, отыскивая ревущий источник и, наконец, обрезали веревку.

Толпы рабочих шли к арсеналу, накапливались у парадного подъезда дома горного начальника. Напротив собора застыли серые шеренги солдат в каких-то десятках саженей от рабочих. На правом фланге черной формой выделялся оркестр. Над Главным уральским хребтом на несколько мгновений выглянули косые лучи солнца, и тут же скрылись за серой мглой изморози. Было зябко. По лестнице торопливо шмыгнул в сутане его преосвященство, настоятель собора отец Андроний. Он осенил сидящих в зале крестным знамением, благословил их о начале переговоров, «чтобы мир, согласие и спокойствие воцарились. Все мы дети нашего Спасителя».

– Чо енто оне солдат выстроили? Никак, постращать нас надумали, – проговорил кто-то из толпы.

– Буку кажут, как малым ребятишкам…

– Покажут тебе буку, глянь, с ружьями. Как пугнут – будет нам бука…

– Не посмеют, не приведи господь! Не турки же мы…

– Ты не видал Геншу со Степаном?

– Где уж тут их узришь, народу столь… Давай, айда помаленьку пробираться ближе. Шибко интересно послушать толковищу, о чем будет вести, когда выйдет губернатор.

– Ну да! Выйдет – жди! Он с балкона с нами толковать станет. Видишь, начальники на ём собрались, в шубах все.

В ожидании начальства терпение многих иссякло, согреваясь, стучали ногами по земле.

– Давай губернатора! – крикнул кто-то.

– Пускай выходит, потолкуем!

Голос с балкона ответил:

– Чай пьют…

Из толпы раздалось:

– Опохмеляется! Принести огуречного рассолу? Видали, как возы с вином выгружали…

Через четверть часа на балконе, блистая наградами, появился генерал. Толпа присмирела. Облокотившись на перила, он проговорил:

– Шуметь не надо! Я приехал к вам разобраться во всех безобразиях. Забастовку прекратить!

Рабочие загудели, зашевелились.

– Выпусти наших делегатов!

– Не принимаем новых расчетных книжек! От штрафов все подохнем с голоду…

Шум, гам, ничего не понять. Кричали, перебивая друг друга. Генерал решил спуститься вниз, поговорить по душам с бузотерами. В шинели, наброшенной на плечи, без шапки, он появился перед рабочими.

– Господа! – обратился он снова к чуть притихшей толпе, – вы толковые, вижу, ребята, а орете словно бабы на базаре. – Кто-то подал ему в руки прошение стачечного комитета об отмене новых условий труда, об установлении восьмичасового дня, об освобождении делегатов…

Губернатор сверху вниз пробежал глазами пункты прошения: требуем…, требуем…, требуем…

– Я прибыл к вам не требования разбирать, а помочь навести здесь порядок и дисциплину! Нет там пункта с требованием штаны вам отдать? – лицо генерала побагровело. Среди рабочих раздался дружный хохот. – Работать надо, а не бузить. Вы третий день бездельничаете, а кто вам за это заплатит? – Он положил листок в карман и продолжал:

– Надо спокойно все обсудить, а для этого повремените малость, выходите на работу и дело закончим законным порядком…

– Чего временить? – вдруг колыхнулась толпа. – Расчетные книжки выдали, в конторе на счетах барыши считают…

– Тебе, генерал, времени не хватило? Цельная ночь была…

– Ну да, придумал. Так тебе и поверят, они всю ноченьку винище жрали. Спросим у Пахома – он в ресторации служит, – сколь возов выгружали.

– Оно и видно: в такое пузо надо лить без конца! – к генералу пробирался прокатчик с загорелым лицом и большими кулачищами, привыкшими ворочать с помощью клещей раскаленные болванки.

– Мужики, айда-те, сунем генерала под валки и прокатаем на лист поросятины…

Губернатор обеими руками уперся в грудь прокатчика, пытаясь оттолкнуть. Но куда там! Тот схватил его за грудки, раздался треск оторванного лацкана мундира, звякнула об пол медаль. Из-за спины Богдановича подскочила охрана. Удар прикладом пришелся по лицу, прокатчик, обливаясь кровью, упал. Охранники ощерились штыками, ограждая губернатора от разъяренных рабочих. Отчаянно матерясь, Богданович вбежал по лестнице.

– Бунт! – кричал он. – Распустили сволочей, ну, я вам покажу! – подойдя к столу, налил полный стакан коньяка и без задержки выпил. – Шантрапа! – орал он.

Адъютант стягивал с него испорченный мундир, потом принес объемистый баул, вынул оттуда сменный, и принялся отвинчивать ордена.

Генерал сидел в белой рубашке. Начальник охраны застегивал на тугом животе замок подтяжек. Он обернулся к охраннику:

– Так-то ты, сволочь, оберегаешь государственное лицо. Пошел вон! Эта горилла меня чуть не задушила… Позовите Поливанова. – Глаза генерала были налиты кровью, побелевшие толстые губы тряслись от гнева.

– Слушаю, ваше превосходительство, – перед ним стоял полковник Поливанов.

– Сергей Афанасьевич, извольте мигом спуститься к подчиненным. Знайте: они должны научиться бо-ять-ся нас! Вы поняли? Выполняйте, полковник. Жребий брошен…

Поливанов оцепенел. Глянув на искаженное яростью лицо Богдановича, не осмелился ни возразить, ни выказать неповиновение. Он торопливо бросился к лестнице. За ним спешил ротмистр Болгов.

Будто на ватных ногах Поливанов подошел к серым шеренгам солдат и приказал капельмейстеру играть сигнал к бою.

– Ребятушки, – обратился он к солдатам, поглядывая на балкон и теша себя надеждой, что белый платок не мелькнет, – перед вами бунтующая чернь. – Полковник переждал, когда сигнал горна на высокой ноте затихнет, проглотил застрявший в горле комок и продолжал:

– Бунтующая чернь посягнула на наши устои, на правительство, царя и отечество. С нами бог. Заряжай! – и круто повернувшись, шагнул на правый фланг.

Клацнули затворы винтовок, досылая патроны. Окрепшим голосом, зная, что уж ничего изменить нельзя, полковник скомандовал:

– По государственным преступникам, залпами пли!

Несметное число галок, гнездившихся на колокольне и под сводами золотых куполов собора, будто подброшенная кем-то куча грязи, ринулась с гвалтом вверх. Пометавшись у серых облаков, стая успокоилась и плавно начала опускаться. Но после повторного залпа снова поднялась и опустилась, а после третьего – растаяла за скалистыми увалами Уреньги.

Падали люди, убитые и раненые. Сначала недоумевая, затем на мгновение оцепенев от ужаса, толпа дрогнула; поняв неотвратимость происходящего, в страхе за собственную жизнь, люди бросились врассыпную, кто куда! Бежали по Большой Славянской, в сторону Малой, по плотине, и к заснеженному льду Айского пруда.

Инженер Векшин вместе со многими тоже оказался на балконе и невольно оказался свидетелем кровавой бойни. С полотняно-белым лицом, вцепившись голыми руками в обитые деревом перила