разных университетов. Все молодые, практически двадцатилетние, энергичные, горячие… Что только не обсуждали, о чем не спорили! В целях-то единство нащупывалось, а вот в методах… Эсеры ходили гоголями, уверенно и гордо доказывали эффективность и необходимость именно акций индивидуального террора, обзывая «толстовцами» всех оппонентов. Они настойчиво увлекали юные сердца своей отважной, жертвенной и кровавой романтикой.
Горячие споры вызывал недавний выстрел бундовца Хирша Леккерта в виленского губернатора фон Валя. Это была отчаянная месть за приказ высечь в тюрьме арестованных участников первомайской демонстрации. В результате фон Валь был ранен, а Леккерт повешен.
Местью горели многие сердца. Но что такое месть? Местью не достигнуть главного результата. А можно и вовсе погубить дело. Феликс категорически возражал против террора единичных бойцов, убеждая, что единственным путем должен быть путь массовых выступлений, что террор бессмыслен, по сути, ничего не меняет, только порождает ответные репрессии. Тактика анархистов показушна – борьба из-за каждого пустяка, постоянная, никогда не прекращающаяся. Тактика других – прямо противоположная: заботиться прежде всего о сохранении своих сил, избегать по возможности столкновений, но вместе с тем твердо отстаивать свои права и достоинство.
Дзержинский убеждал. Убеждал настойчиво. И кого-то все-таки привел к своему знаменателю. К примеру, столь же склонных к поэзии, впечатлительных выходцев из обедневшего дворянства Гошу Чулкова и Витольда Ахрамовича. Им даже читал по памяти собственную поэму на польском и, конечно же, любимого с юности Мицкевича. Но вот едва ли смог хоть как-то повлиять на банкирского сыночка Макса Швейцера, спустя три года подорвавшегося на собственной бомбе, на Леву Зильберберга, через пять лет повешенного в Петропавловской крепости за убийство петербургского градоначальника фон дер Лауница. Чего добились они, жертвуя своей жизнью? Новых жертв?
Вскоре жизнь политических в Александровском централе резко изменилась. Ссыльных полностью приравняли к уголовникам. Они ещё не знали, что причина крылась в потрясшем столицу, да и всю Россию убийстве министра внутренних дел Сипягина эсером Балмашовым.
Эта перемена вызвала у них негодование. Его усиливало и отсутствие сообщений, куда кого везут дальше. Якутская область – она ведь по площади пол-Европы, да ещё и с лишком. Одно дело – попасть в Якутск, а другое – к примеру, в Олекминск, Верхоянск или Колымск. От городка до городка, почитай, тысячи верст. То распространится по камерам слух, что нет в Якутске свечей и придется куковать весь срок в кромешной тьме; то будто бы вовсе нет там мыла. И кто-то в панике уже ищет, запасается на несколько лет, увлекая и других.
Посовещались и выдвинули перед администрацией ультиматум с требованием вернуть былые послабления, а также безотлагательно оповестить, когда и куда каждого отправляют. Администрация отказалась. Узники подняли бунт. Действовали организованно, смело и решительно. Силой выставили охранников за ворота и надежно забаррикадировали их. На общей сходке выбрали Дзержинского комендантом и объявили себя самостоятельной республикой, отвергающей власть и законы Российской империи. Над воротами водрузили большой красный флаг с надписью «Свобода», вдоль высокой ограды расставили свою стражу с тремя имевшимися в их распоряжении браунингами.
Через два дня с ротой солдат прибыл из Иркутска вице-губернатор. Он надеялся, что один лишь вид вооруженной силы, как обычно, приведет к капитуляции.
Но не тут-то было. Мало того, вице-губернатор сам попал в несколько щекотливое, если не сказать, унизительное положение. Причем и в прямом и переносном смысле. Общение с тюремными властями с первых дней велось заключенными не через дверь и ворота, а исключительно через дыру, проделанную в бревенчатой стене. А для этого приходилось сидеть на корточках. Переговоры с вице-губернатором заключенные собирались вести точно таким же образом.
Ф. Дзержинский (сзади в центре у ворот) во время бунта среди политзаключённых Александровской центральной пересыльной тюрьмы под Иркутском. Май 1902 г. [РГАСПИ]
Почти сутки чиновник не соглашался принимать эти условия. Но на иное не шли восставшие. Майское солнце уже подсушило землю, появилась травка. Пришлось-таки генералу сесть по-турецки на расстеленную перед дырой попону. Выбранная «тройка» вступила в переговоры. Все остальные собрались неподалеку во дворе. Между сходкой под председательством Дзержинского и отверстием в заборе, где заседала мирная конференция, велась непрерывная курьерская связь.
«Республиканские власти» держали себя с достоинством вполне самостоятельной стороны. Как и положено на мирных конференциях, спокойно и последовательно обсуждался пункт за пунктом. Вице-губернатор согласился в конце концов вернуть тюрьме прежние вольности, причем без каких бы то ни было репрессий. Списки с указанием, кто куда отправляется, были получены, баррикады разобраны, ворота открыты.
Дзержинского отправили в Верхоленск с большой партией заключенных. Предстояло за полтора месяца проехать аж четыре тысячи верст. Но настроение у всех тогда было, пожалуй, не менее восторженное, чем ныне, после вызволения из Бутырки. Тем более что Феликс на пару с лихим эсером Михаилом Краснопевцевым по кличке Князь и не собирался следовать до конечной. Всю дорогу так и ехали и плыли с песнями и красным флагом. Конвой не мешал. За флаг отвечали как раз Дзержинский и Краснопевцев. Они и бежать решили вместе.
Но на стоянке в селе Тасеево Феликс узнал, что одному из ссыльных угрожает смертная казнь – защищая свою жизнь, он убил напавшего на него бандита. Дзержинский недолго думая отдал попавшему в беду товарищу заготовленный для себя паспорт и часть денег. Тот успешно бежал, а собственный план пришлось на несколько дней отложить.
Когда ситуация успокоилась, они все же решились. После полуночи погасив огонь в избе, вылезли через окно во двор, а на берегу в полной темноте взяли заранее присмотренную лодку с веслами… Когда-то вот так же он в одиночку на челне по Каме бежал и из Кайгородского.
До рассвета надо было проплыть по крайней мере полтора десятка верст. Поначалу все шло хорошо. Лена – река широкая, полноводная, сама несёт. Но под утро на полном ходу налетели на какую-то подводную преграду. После резкого удара их обоих выбросило в воду. Пальто Феликса вмиг набухло и стало непомерно тяжелым. Впотьмах он ухватился за попавшуюся под руку ветку, попытался подтянуться, но та обломилась. Собрав последние силы, дернулся из быстрины и поймал второй сук. Но и он не выдержал… И тут крепыш Сладкопевцев, каким-то чудом выброшенный на камни, сумел ухватить Феликса за воротник, подтащить к дереву, а затем и полностью вытянуть на сушу.
Когда рассвело, выяснилось, что их прибежищем стал небольшой речной остров. Через пару часов проплывавшие мимо местные крестьяне за пять рублей переправили их на берег. Дзержинский и Сладкопевцев представились потерпевшими крушение купцами, плывшими в Якутск за мамонтовой