Драматизм ситуации проявлялся в том, что Гервег охладел к Эмме, когда та оказалась не в состоянии поддерживать необходимый уровень жизни, что делало поступки Гервега в лице Герцена еще более непривлекательными. Все это убеждало его, что он и Гервег – люди с различными жизненными кредо.

Жестокосердное поведение Гервега в отношении Эммы поставило сам вопрос о семейной идиллии при совместной жизни в коммуне. «Этот случай заставил меня о многом подумать. Между прочим, и о нашем будущем. Я лично могу чувствовать себя счастливым в нашем тесном кружке, только если в нем установится гармония. Я перестаю чувствовать себя непринужденно там, где начинаются мелкие, выдуманные горести, ненужные горести от пресыщения, ссоры, порождаемые то ли кокетством, то ли болезненностью. При отношениях, сложившихся у вас с Эммой, нужно оставить всякую мечту о переезде в маленький город, в тихий уголок. Останемся в Париже. Париж мне противен, но я предлагаю остаться здесь. Это единственное средство для нас спастись – от самих себя»[406].

Как видно, Герцен постепенно изживал свой благодушный идеализм в отношении Гервега, совершенно не шутя об отсутствии у него «шишки совести». Во всяком случае, Герцену было еще трудно соединить несоединимое в образе своего товарища с «прекрасной и щедрой душой».

Тем временем Гервег задумался об оправдании своего отношения к Натали. Он пишет письмо Эмме. «В сердечных делах инициативы нет. Все происходит одновременно или не происходит вообще. Но есть инициатива во внешнем выражении чувства. Этой инициативы я не предпринял. Натали должна была… сначала сказать мне, что она предлагает мне нечто, чем никто другой не обладал и никогда не мог обладать, она должна была заявить мне, что она никогда не принадлежала Герцену. Она сделала это (курсив мой. – В.Б.). Она дала мне все доказательства, которые только может дать женщина… При всей своей благодарности и привязанности к нему она не принадлежит ему, она заставила меня бросить на ветер весь мир и все, что было мне дорого»[407].

Романтику любви, как и поступки Натальи Герцен, не понять без учета влияния на женскую натуру Жорж Санд, которая активно пропагандировала в своих произведениях идею непреодолимости любви, во имя которой стоило жить и умирать, пренебрегать условностями брака. «Любовь не может быть неправильной; и любовь, будучи божественной, должна пролить счастье не только на тех, кто непосредственно наслаждается ею, но и на окружающий мир»[408]. Этим романтическим соображением наивно руководствовалась Натали в письмах к Эмме с предложением совместной жизни, что многоопытная Эмма расценила как «высшее доказательство лицемерия». В октябре 1849 года Натали узнала, что беременна, но произошел выкидыш. Встреча Герцена с Эммой, которая жаловалась на мужа, озадачила Александра, чувство ревности стало нарастать, это побуждало настойчиво, но деликатно объясниться с Натали, чувствовавшей совсем иначе, чем Александр. «Мягкий, непоследовательный дух Натали не имел дела с диалектическими дилеммами; грубое “или – или…” мужа… показалось ей неуместной попыткой решить дела сердечные в терминах бесплодной логики. Она и мечтать не могла о том, чтобы покинуть Гервега; она и мечтать не могла бросить Александра и своих детей. Оба одинаково принадлежали к тому широкому и богатому миру сердца, который казался ей тождественным самой жизни… Она собрала чемоданы и отправилась с детьми в Париж. Возможно, это был страх или какой-то остаток верности мужу, который помешал ей раскрыть возлюбленному истинное положение дел… она сказала Гервегу, что Александр “болен”; и он так и не узнал или узнал лишь много позже истинный мотив ее внезапного отъезда»[409].

Первая фаза нараставшей драмы была окончена – супруги помирились, казалось, все вернулось к прежней гармонии. Но Эмма не могла простить «сентиментальной дурочке» Георга, красочно поведав ему о беременности Натали, что побудило его написать письмо, сильно ранившее возлюбленную. За семь месяцев она написала ему 150 писем в ответ, которые он методично складывал и хранил. Но именно в Париже, оставшись с Герценом и забыв о Гервеге, она все больше и больнее понимала всю трудность своего двойственного положения. «Живя с ним в Париже и изолированная от своего возлюбленного, она все больше одержима проблемой своей двойной жизни… Она не могла оставить его и не могла смириться с раскрытием правды…»[410] Ее любовь к Герцену и Гервегу сильно отличалась. Если в Александре она видела властную любовь, готова была податливо меняться под его запросы, была «восхищена» зависимостью от него, то к Георгу она относилась как мать, лелеявшего любимого ребенка. «Я часто беру тебя на колени, укачиваю тебя, как маленького ребенка, мое любимое дитя, и ты засыпаешь, а я смотрю на тебя, смотрю на тебя долго-долго и кладу тебя на кровать и падаю на мои колени рядом с тобой – и затем я покрываю тебя поцелуями»[411].

С Герценом так говорить было нельзя, ибо он всегда казался ей сильным, величественным и подавляющим. Драматизм ситуации проявлялся в том, что он не был достаточно проницательным, но как любящий муж проявлял необычайное терпение. Отныне Гервег разрушил барьеры деликатности: они не существовали для человека, которого интересовали только чувственные наслаждения.

Завершается трагедия в Ницце, где ни о чем не подозревающий Герцен снял большой дом. Гервегам было предложено арендовать целый этаж в целях экономии и организации совместных обедов. «Эмма терпела увлечение Натали Гервегом; но быть невольным свидетелем их счастья было выше человеческих сил»[412].

Отношения между Натали и Георгом Гервегом вновь возродились. Только что освободившись от бремени родившейся Ольгой, будучи совершенно ослабленной, находясь на больничной койке, Натали пишет страстные письма Гервегу, а он приходит к ней каждый день в полдень. «Ты здесь утонувший в моей груди, прочно в ней запечатленный, дорогой, дорогой, дорогой! Прощай, спокойной ночи, не покидай меня, останься со мной, вот как ты умеешь. Твоя, твоя, твоя, ваша Натали!»[413]

Обстоятельства привели ее к тяжелому, но необходимому решению – объясниться с Александром, заявив, что не оставит его; она просила мужа, чтобы он обязался «не проливать кровь» соперника. В этих условиях Эмма сыграла страшную игру сутенера, умоляя Герцена позволить Натали уйти с Гервегом, а Натали – бросить Герцена. Эмма предложила взамен отношений Гервега и Натали сожительствовать с Александром. «Он прислал мне свою жену, которая сделала мне самое чудовищное предложение с той простодушной развращенностью, какую можно встретить только у берлинок. Она предложила мне отпустить Н<атали> с субъектом, чтобы самой остаться при мне», – писал Э. Гаугу Герцен[414].

Герцен потребовал отъезда Гервегов из Ниццы, оплатив им