Выучив       несколько       главных       «базарных»       слов       по-

латышски – «labdien», «cik maksā», «paldies» (Здравствуйте! Сколько стоит? Спасибо! ) будущие бабушки ходили туда, как на театральные премьеры. Для праздничного стола купили домашнее вино, вкуснейшее домашнее пиво, которое варилось из ячменя. Пиво было цвета кофе с молоком.

Дом наш был эталоном достатка по российским меркам, но всё же мы чувствовали – заграница. Тревожное предчувствие не покидало нас. Уже неделю, как над городом летала немецкая авиация. Морские границы постоянно нарушались.

Был эпизод, когда «неисправный» немецкий двухмоторный самолёт-разведчик сел прямо на пляж. Город полнился разными слухами.

Среди военных возникали вопросы, которые оставались без ответа. Почему не отвечаем на провокации согласно уставу? Мы тогда ещё не знали, что командование гарнизона выполняло строгий приказ верхов – на провокации не отвечать.

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АДМИРАЛА ФЛОТА

Н. Г. КУЗНЕЦОВА, КОМАНДУЮЩЕГО ФЛОТОМ СССР

В конце февраля и начале марта немецкие самолёты снова несколько раз грубо нарушили воздушное пространство СССР. Они летали с поразительной дерзостью, уже не скрывая, что фотографируют наши военные объекты.

Я предложил главному морскому штабу дать указание флотам открывать по нарушителям огонь без всякого предупреждения. Такая директива была передана 3-го марта 1941 года. 17-го и 18-го марта немецкие самолёты были несколько раз обстреляны над Лиепаей.

После одного такого случая меня вызвали к Сталину. В кабинете кроме него сидел Берия. Меня спросили, на каком основании я отдал распоряжение открывать огонь по самолётам-нарушителям. Я пробовал объяснить, но Сталин оборвал меня. Мне был сделан строгий выговор и приказано немедленно отменить распоряжение. 1-го марта главный морской штаб дал новую директиву флотам: «Огня не открывать, а высылать свои истребители для посадки противника на аэродромы».

Результаты нетрудно было предвидеть. 5-го апреля над Лиепаей появился очередной вражеский разведчик. В воздух поднялись и наши истребители. Они начали приглашать вражеский самолёт на посадку. Он, конечно, не подчинился.

Наши самолёты сделали двадцать предупредительных выстрелов. Разведчик ушёл, а германское посольство заявило протест. Дескать, обстреляли мирный самолёт, летавший «для метеорологических наблюдений»…

В политдонесениях с флотов всё чаще сообщалось о «нездоровых настроениях» среди личного состава. Люди с тревогой говорили о возможности войны, удивлялись, почему правительство не принимает должных мер…

РАССКАЗЫВАЕТ МАМА

В три часа утра раздался звонок в дверь. На пороге стоял посыльный: «Товарищ старший лейтенант! Вам надлежит незамедлительно прибыть к месту службы»…

«В городе ползли слухи, особенно среди местного населения о неизбежности войны. Понимали это и мы, но верить в это никому не хотелось! Мы были молоды и жизнь только начиналась!

Я служила в армии последние дни. По закону на время родов и ухода за ребёнком я должна была быть демобилизована. После родов собиралась уехать в декретный отпуск вместе с мамой домой, в деревню Слабородово.

Мама после смерти моего отца, Глазунова Сергея Ивановича, перебралась туда из Ржева на постоянное место жительства. Отец мой, Глазунов Сергей Иванович, попал в газовую атаку немцев при обороне крепости Осовец. Получил ожог лёгких и чудом остался жив. Умер в возрасте 32 лет, когда мне было шесть.

В доме царило праздничное настроение. Бабушки «колдовали» на кухне. Бабушка Хана готовила рыбные блюда. Моя мама была мастерицей печь пироги. Стол был накрыт красиво, празднично.

Вечером из воинской части приехал твой отец. Бабушки пригласили всех к столу. Ужинали, разговаривали, мечтали. Вечером вышли на прогулку в приморский парк.

Через несколько дней в Латвии готовились отмечать праздник Лиго. Приметы приближающегося праздника были заметны всюду. В парке на высоких шестах закреплены бочки со смолой – Янов огонь, который зажигался ближе к полуночи.

После прогулки родители твоего отца ушли к себе домой на Пелду 32/34, где они по приезду сняли квартиру.

Тихая тёплая ночь. Лёгкая зыбь. Над морем застыла Луна. Спать совсем не хотелось. Мы ещё долго разговаривали с твоим отцом, строили планы на будущее, в котором значительное место уже занимал ты.

В три утра раздался звонок в дверь. На пороге стоял посыльный: «Товарищ лейтенант! Вам надлежит незамедлительно вернуться к месту службы. Мотоцикл внизу».

Такое и раньше бывало. Нас нередко поднимали по тревоге. Учения были частыми, время было такое.

«Не грусти! К вечеру вернусь!»

Так из твоей, ещё не родившийся жизни, на долгие четырнадцать лет ушёл отец».

ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ АДМИРАЛА ФЛОТА

Н. Г. КУЗНЕЦОВА, КОМАНДУЮЩЕГО ФЛОТОМ СССР

Обстановка всё ухудшалась. В мае участились нарушения не только воздушного пространства. Немецкие боевые корабли подтягивались к восточному побережью. Балтийский театр беспокоил нас больше всего: флот, получивший новые базы, переживал период становления. Надо было укреплять базы с моря и усилить тылы.

Опять возник вопрос о Лиепае. Скученность кораблей на этой базе нас беспокоила больше всего. Необходимо было перевести оттуда часть кораблей, но я знал, что Сталин смотрел на дело иначе…

Самым опасным участком побережья представлялся район Лиепаи. И действительно, война для Балтийского флота началась на суше именно здесь.

…В 23 часа 45 минут 21 июня командующий Балтийским флотом В. Ф. Трибуц получил мой устный приказ «перейти на готовность номер один и в случае нападения применить оружие»…

ИЗ ИСТОРИИ ОБОРОНЫ ГОРОДА

22 июня 1941 года в 4.20 утра германские самолёты появились над Лиепаей и нанесли бомбовый удар. Состоялся первый налёт на город и на расположенный недалеко от города Баатский аэродром, на котором дислоцировался 148-ой авиационный полк. Фактически эта бомбёжка известила гарнизон и жителей города о начале войны. В первый же день по городу было произведено 15 авианалетов, в которых участвовало 135 самолётов, из которых три были сбиты. В четыре утра, разведчик 841-ой зенитной батареи, матрос Котенков услышал гул самолётов, которые шли курсом с моря на военно-морскую базу. Согласно инструкции матрос объявил тревогу и доложил по телефону дежурному офицеру. Последовала команда огня не открывать.

Самолёты шли по направлению к городу. Внезапный удар по Либаве остался безнаказанным. В первые часы это было воспринято как большие манёвры. Из воспоминаний лётчика-истребителя 118-го авиационного полка капитана Дегтярева А. П.: «В 3 часа 30 минут часть была поднята по тревоге. Были запущены и прогреты моторы, и личный состав ждал дальнейшей команды. В 4 утра над нашим аэродромом появились Ju-88, силуэты которых мы приняли за наши «СБ». Они спокойно заходили на аэродром несколько раз и затем начали бомбить и обстреливать из пулемётов».

Генерал Рытов А. Г. в своих мемуарах пишет: «В Либаве я застал невесёлую картину. Аэродром рябил воронками, некоторые самолёты ещё