и признание картины было у зрителя, тем большим ничтожеством в глазах своих коллег я становился. Там была не только зависть, я врезался вот в эту, так сказать, в серьезную, принципиальную вещь, которая называется парадигмой, направлением, это то, что определяется, и я пошел против парадигмы, которая установилась тогда в кино. Одна из них касалась того, что кино должно быть социальным, и только социальное кино имеет право существовать, и должно оно быть оппозиционным, скрыто оппозиционным кинематографом. А вторая, как, может быть, производная от этого, – это то, что, в принципе, кино для зрителя, кино, которое любит зритель, – это кинематограф второго сорта. Хорошая картина – это когда двадцать человек друзей смотрят фильм и жмут руку очень крепко после просмотра, глубоко заглядывая в глаза.
О том, что картина номинировалась на «Оскара», я, разумеется, знал. Но поехать в США не мог. Еще только закончив фильм «Москва слезам не верит», я узнал, что, оказывается, я невыездной, на меня лежат там какие-то доносы, и я с фильмом никуда ездить не могу. Хотя кругом были коммерческие премьеры по всему миру. То есть я имел возможность тогда объездить весь мир, но был лишен этого. А вторая причина крылась глубже. Я не соответствовал тогдашнему представлению о номинантах такого уровня. Ну и зачем на меня валюту зря тратить? И мне оставалось слушать всю церемонию по радио, пытаясь узнать, кто же получит все-таки «Оскара»? Радио «Свобода» тогда глушили нещадно, расслышать и понять ничего было невозможно. Так что, когда меня 1 апреля стали поздравлять с «Оскаром», я подумал: розыгрыш. По правде говоря, и все, кто звонил, тоже были уверены, что это какой-то розыгрыш. Потом уже объявили в программе «Время», и стало понятно: так далеко розыгрыши не заходят. Вот так я и стал обладателем «Оскара». Полагаю, что Американская Киноакадемия очень помогла тогда советскому кинематографу присуждением этого приза. Тем самым было решительно легитимировано вот это направление зрительского кинематографа, который уже совсем был затоптан. И с картины как бы сняли кинематографическое проклятие».
На самом деле все обстояло куда более свинцово и напряженно, чем о том вспоминает Владимир Валентинович. Прекрасно помню, как после выхода картины на экран ее со всех сторон стали обвинять в упадничестве, в примитивизме, в том, что это – дешевая мелодрама, эксплуатирующая низменные чувства зрителей. Скажу вам больше, дорогой читатель, если бы все с номинацией фильма зависело от советских чиновников от Госкино, то «Москва слезам не верит» никогда бы не попала в США. Именно поэтому премия «Оскар» и огромный кассовый успех картины стали полной неожиданностью для кинематографического руководства и критиков. Они все себя почувствовали рыбами, выброшенными на песок.
Актерский состав кинокартины, как и Москва, когда строилась, сложился не сразу. Первоначально на роль Катерины Меньшов планировал взять Ирину Купченко, Маргариту Терехову или Анастасию Вертинскую, но все они отказались. Отчаявшись, он дал роль своей жене. Но и той сценарий не пришелся по душе. Инна Макарова и Клара Лучко отказались от роли матери Рудольфа Рачкова. Ирина Муравьева сниматься согласилась, но после просмотра пришла в ужас – яркая, веселая, неунывающая Людмила показалась ей в собственном исполнении вульгарной и грубой. Проблемы были даже с милой, тишайшей Тосей: Галина Польских обиделась за пошлую, как ей показалось, предложенную ей роль. А вот Нина Русланова, которую на роль Антонины в итоге Меньшов не взял, обиделась по причине, что ее не утвердили. Утвердили Раису Рязанову, но она-то как раз мечтала о роли Кати или Людмилы! Корыстного и безвольного соблазнителя, оператора с телевидения Рудика могли сыграть признанные кинокрасавцы Олег Видов, Лев Прыгунов, Евгений Жариков. Сыграл же его менее известный красавец, талантливый артист Малого театра Юрий Васильев. А звезда 1930-1940-х годов Зоя Федорова исполнила последнюю свою роль в кино – вахтершу в общежитии. Сам Баталов Гошей стал не с ходу. Меньшов планировал на эту роль Олега Ефремова, Виталия Соломина, Вячеслава Тихонова. Но однажды по телевизору увидел давний фильм «Дорогой мой человек», где артист Баталов играл практически идеального мужчину: да вот же он, Гоша! Именно тот, который и нужен по сценарию: рабочий-аристократ, мыслитель, философ. Такому сам Бог велел завоевать директрису завода. Так Баталов вот уже для нескольких поколений женщин стал мужчиной-мечтой. «Вон Баталов, хошь и без усов, а бабы по нем сохнут!» – говорила Мария, героиня Нонны Мордюковой из кинофильма «Родня».
«Скажу откровенно, – вспоминал Меньшов, – мое общение с Баталовым и выбор именно его на роль Гоши в фильме «Москва слезам не верит» стало судьбоносным. Причем сперва Баталов отказался. Помню, я ему позвонил, и он ответил вежливым таким отказом. Мол, болен, очень занят и так далее и тому подобное. Но потом, внезапно, после прочтения им сценария, уже часов в 11 вечера, даже ближе к полуночи, он сам мне перезвонил: «Да гори оно все синим пламенем, буду у вас сниматься!»
Да что там говорить, если даже маленькая роль Александры, дочери главной героини, накануне съемок вдруг обернулась не абы какой проблемой. 20-летней красавице-блондинке Наталье Вавиловой, уже снявшейся совсем юной в первом фильме Меньшова – «Розыгрыш» – в 1976-м, играть в «Москве…» категорически запретили родители. Дипломаты, сотрудники МИДа, они видели в дочери наследницу своей профессии. Наталья даже училась на мидовских курсах. Уладил вопрос будущий отчим девушки по фильму – Алексей Баталов. Он вместе с Меньшовым явился лично домой к родителям Натальи. Отказать всенародно любимому артисту они не смогли. Девушка сыграла прекрасно и стала в дальнейшем профессиональной актрисой (к сожалению, прекратившей сниматься с конца 1980-х из-за травмы позвоночника).
Баталов о своем главном фильме «Москва слезам не верит»
«Я уже работал во ВГИКе, куда меня в свое время позвал Сергей Бондарчук, когда Владимир Меньшов предложил мне принять участие в его фильме «Москва слезам не верит». Поначалу я отказался, и только упрямая увлеченность Меньшова и стремление тут же увязать все мои трудности с планом съемок решили дело. Кроме того, он замечательно придумал, что Гоша – это синтез моих прошлых ролей: помесь физика (он работает с учеными) и рабочего – золотые руки (вроде Журбина). Но главное, картина без экспедиций, всего один выезд за город. Так что моей работе в институте это не мешало, и я согласился.
Начались съемки. Никакого интереса ни у кого она не вызывала. Ну еще одна лента по затертой, чисто советской схеме. Совсем недавно была сделана почти такая же картина «Старые стены» с Людмилой Гурченко в главной роли. А уж совсем давно Александров подарил народу сказку на ту же тему – «Светлый путь», где
