А. П.: Да, Катрин в какой-то момент удалось обойти кураторские щупальца, которые мешали, чтобы на проект «Местное время» было выдано 16 000 марок. Она попросту продавила грант в министерстве культуры Германии, а ее отец выступил гарантом. В 1993 году Катрин организовала совместный проект с «Потсдам фабрик» (культурный центр), и мы поехали по обмену в рамках проекта «Белка Интернэшнл» в Потсдам. Все проекты проходили при поддержке иностранных культурных организаций, наши не давали ничего.

Потом открылся клуб «Ням-бур», где работал кинотеатр, подпольный магазинчик одежды, проходили тематические вечера, выступали группы «Колибри», «Два самолета»… Потом понеслось: каждый уик-энд проходил день открытых дверей, устраивали перформансы, концерты, проводила свои незабываемые дискотеки Алла Алловна. Петя Чайник открыл «Чайную».

М. Б.: И все-таки, почему сквот начали выселять?

А. П.: Счастье на то и счастье, что не бывает долгим. Где-то уже в 1995 году лужковская кепка повернулась вспять, и к нам начали приезжать таганские братки, информируя о скором выселении. Милиция не могла ничего сделать. Всю территорию власти решили попросту продать. И несмотря на то, что покойный ныне Ролан Быков давал некое покровительство своего фонда и помогал писать письмо в милицию, собравшее около 10 000 подписей, в том числе Пугачевой, нас попросили на выход. На территорию заехало объединение с говорящим названием «Петровское подворье». Там бывшие функционеры были, неконфликтные, чертежи читать умели, просто пробный шар от Лужкова. Эти люди больше всего боялись открытого противостояния, особенно шумихи в прессе. Они начали тихо давить на мозг художникам, и те, кому было куда съезжать, потихонечку съезжали. Отрубили свет, воду. Ребята, которые состояли в коммуне, продолжали находиться на территории, подключаясь к энергоресурсам соседних домов. Была построена баррикада, и в таком положении сквот просуществовал еще год. Последняя на памяти акция была связана с выпуском в свет очередного шедевра Ильи Васильевича Глазунова и его академии «Все святые». Мы тогда собрали около сотни известнейших «альтернативщиков», каждый сам себе придумал образ, нарядились. Я выступил в роли художника с палитрой в виде жопы, а вместо кисти – палочка с какашкой. Устроили прощальную фотосессию, напечатали баннер 4 на 2 метра и, как послание Лужкову, повесили на Васильевском Спуске. Провисел он два дня.

М. Б.: Я помню, мы с Гариком выступали в роли Дэд Морозов. Он был ментовским, а я загробным. В кожах, галифе и ботфортах путанских.

А. П.: А уже потом нам дали подвал и квартиру для Брони неподалеку от Петровского. Нам обещали, что после реконструкции на месте Петровского будет «Заповедник искусств». Но на тот период никто из тех, к кому я обращался, не захотел нас поддержать. Так развалилось объединение творческих, красивых людей, которых я долгое время собирал с большим трудом. Это был 1996-й. Я решил, раз уж остался практически один, надо учиться выживать и отбиваться в новых условиях. Наступило кризисное время. Однако в западной прессе появлялись многочисленные статьи о Петровском. В итоге мы с Броней попали в книгу самых эпатажных личностей ХХ века, вместе с Сальвадором Дали и Ниной Хаген.

М. Б.: Но вместе с Петровским тема показов не умерла, несмотря на снос почвы и технической базы.

А. П.: Когда закрыли Петровский, то выезды участились: я начал участвовать в западных фестивалях с показами по всей Европе – в Вене, Берлине, Париже, обо всем и не расскажешь. Выставка «За красным горизонтом» в Варшаве частично вернулась в Москву в фотографиях и каких-то инсталляциях. Участвовал в биеннале с русской стороны, но эти проекты никогда не были показаны в Москве, один раз был на выставке «Арт в Москве», но представлял французскую галерею.

Меня стали приглашать в жюри фестивалей авангардной моды, наряду с западными звездами. Помню, был курьезный случай. Нас в конце 1990-х пригласили в жюри в Тбилиси на мероприятие, которое позиционировалось как связанное с авангардной модой. Организовывали его местные комсомольцы, которые говорили, что фестиваль делается для развития местной ситуации и, мол, у вас уже все девки в джинсах и коротких юбках ходят, а у нас еще есть пережитки прошлого. В жюри пригласили Эндрю Логана, Пьера Ришара и меня. «Ла-Ре» поехали как участницы. Были еще молодые ребята, ставшие ныне известными дизайнерами. Приехали и выяснили, что организаторы не заплатили за гостиницу, где нас и наши вещи взяли в заложники. Разбираться приезжал посол, вещи отдали, но мы проспали практически два дня на улице. Бардак с использованием модной темы и организацией мутных мероприятий тогда процветал и в Москве. Но, несмотря на это, что-то удавалось делать и ездить за границу. Там никогда даже к самым эпатажным выходкам особо не было претензий.

М. Б.: Пожалуй, никто не мог предположить, что такой эпатажной выходкой заграницей станет присуждение Брони титула «Альтернативная мисс мира». Как это случилось?

А. П.: В 1997 году Эндрю Логан приехал сюда в очередной раз в поисках красивых людей. Пообщаться. Я подумал, что скучно «Мисс Альтернатива» происходит: геи, лесбиянки… И понял, что хочу расширить им понимание альтернатив, хотя отдавал себе отчет, что это действие для сексуальных меньшинств. Ирена Куксенайте познакомила меня с Эндрю Логаном, он тогда часто приглашал к себе Бартенева. И я передал через Андрея, что, если он не против, мы бы хотели представлять «Мисс Альтернативу» от России. И он согласился. Мой друг Саша, сын режиссера Леонида Марягина, купил нам билеты с Броней – если б не он, то ничего бы и не случилось.

Я взял с собой костюм тореадора, а что показывать, не знал. На первый выход нужно было показать «дневное» платье. Я вспомнил памятник «Родина-мать» Вучетича в Волгограде, который дал бабе меч в руки, и назвал первый образ «Мать героина». И создал похожий образ. Броня вышла с мечом, в платье Кристиана Диора из золотой парчи, в маске, снятой с ее лица, а на голове у нее был скальп, отпиленный с детской куклы, и я ее в таком виде направил вместо подиума на жюри. Если сначала на нас смотрели с недоумением, мол, что это за вонючки такие, то после первого выхода все были в шоке, гадали, кто такая Броня. В жюри были Мик Джаггер и Сандра Буллок, близкая подруга Логана, такой же панк в жизни, как и он.

Для второго выхода, я одел Броню в костюм русалки, сшитый за ночь на квартире у друзей, а сам вышел в образе водяного. Получилось,