В лагере объявили набор людей, работавших до войны в нефтяной и нефтеперерабатывающей промышленности, якобы для направления их на работу по специальности в те места, где они жили.

Некоторые военнопленные, чтобы уклониться от угона в Германию, и надеясь, конечно, что их перевезут ближе к линии фронта, заявили, что они жили и работали в Грозном и Баку. Их стали по одному вызывать в канцелярию для уточнения данных перед отправкой на место работы.

Разведчики или не знали, что в кладовке работает пленный художник, или не придали этому значения.

Я сижу в своей каморке и слышу доносящиеся до меня голоса офицеров и приводимых на допрос товарищей.

— Фамилия? — корректно, вежливо спрашивает офицер.

— Абульгасан, — отвечает настороженный молодой голос с нерусским акцентом.

— Имя?　

— Самед.

— Кто вы по национальности? — по-прежнему корректно спрашивает офицер.

— Азербайджанец.

— Где вы жили?　

— Где я жил? В Сабунчах…

— В каких Сабунчах?　

— Какие Сабунчи? Один есть Сабунчи: около Баладжар, севернее Баку. Большой город такой есть Баку — его, наверно, знаешь?　

— Кем работал в Сабунчах? — спрашивает офицер (голос его становится суше и резче).

— Работал помощником бурового мастера.

— В Сабунчах?　

— Да в Сабунчах.

— А в Баладжарах и Баку ты бывал?　

— Почему не бывал, бывал, — отвечает допрашиваемый (видно, он еще не понял, куда гнет разведчик).

— А скажи, Самед, какие ты заводы знаешь в Баку, в Баладжарах, ну и… в этих самых Сабунчах. Ну… например: крекинг-заводы по переработке нефти, газолиновые, сажевые и разные там… химические, — снова спокойно, ровно спрашивает агент.

Воцаряется длительное молчание. Видно, допрашиваемый понял, зачем его вызвали и, попав в ловушку, думает, как из нее вывернуться.

— Почему молчишь? Расскажи, что где видел! А вот скоро мы Кавказ завоюем, тогда пошлем тебя работать в Сабунчи, да не помощником мастера, а мастером! А быть может, как азербайджанца, сделаем начальником вместо русского, — вкрадчиво убеждает офицер притихшего азербайджанца.

Тот по-прежнему молчит.

— Ну, вот что, Самед, довольно играть в прятки, давай отвечай! Не будешь отвечать — будет плохо! Вот это видишь? — заговорил снова резко и сухо офицер. Глухо громыхнула брошенная на стол резиновая палка.

Опять длинная пауза.

— Отвечать, круцефикс! — взорвался разведчик.

«Чвак, чмок, хряк!» — прозвучали удары резиновой палки.

— Что отвечать? Нечего отвечать! Не был я в Сабунчах, не был в Баладжарах и в Баку совсем не был! — громко кричит допрашиваемый.

— Как не был? Доннер ветер! — воскликнул офицер.

— Брат мой Ибрагим живет в Сабунчах, а я совсем там не был! В Челябинске живу с детства! Письмо брат писал, вот и и знаю: Сабунчи, Баку, Баладжары… А про заводы ничего не знаю!..

— А зачем же ты сказал, что жил к работал в Сабунчах?　

— Почему сказал? Думал, к брату подвезешь. Понимаешь? К брату хотел быть поближе! Думал, там, может… ну… работать буду… сам понимать должен… — бормочет Самед.

— Врешь ты все про брата! Сакрамент! Выкручиваешься, мерзавец! — взревел разведчик и снова прозвучали удары палки.

— Зачем дерешься? Зря совсем дерешься! Говорю тебе русским языком: не был я в Сабунчах… Брат мой там! Вот! Нарочно совсем сказал, думал, повезешь туда работать! — оправдывается, выкручивается Самед.

— Доннер ветер! Знаешь, что сделаю с тобой за вранье, азиат подлый? — сквозь зубы цедит офицер, отчаянно колотя палкой азербайджанца.

Тот уже не оправдывается, а молчит и терпеливо выносит удары.

— Век! Вон!! — завопил наконец офицер. И я слышу, как тяжело он дышит от усталости и бессильной злобы.

Затопали, загрохотали каблуки в канцелярии, и в прихожей хлопнула входная дверь. Вякающим, недовольным старческим тенором заговорил что-то низенький разведчик по-немецки. Высокий, отдуваясь, что-то тоже бормочет начальнику. Затем, перебивая друг друга, они долго о чем-то спорят.

— Полицай, давай следующего сюда! — кричит высокий, отдышавшись.

Кто-то входит в двери.

— Ваша фамилия? — опять спокойно, корректно начинается допрос.

— Антонов, — четко, по-военному отвечает басовитый голос.

— Антонов? Хорошо! Имя твое, Антонов?　

— Иван.

— Иван Антонов? Ты русский, Иван Антонов?　

— Так точно, русский.

— Где же ты жил и работал нефтяником, Иван Антонов? — вкрадчиво, мягко спрашивает немец.

— Жил и работал я на острове Артема у Апшеронского полуострова на Каспийском море, работал буровым мастером, — четко, уверенно бросает, как заготовленные заранее, слова Антонов.

— Врешь ты, Антонов, нет такого острова у Апшеронского полуострова, — спокойно, уверенно произнес офицер.

— Как, герр офицер, нет такого острова там? Неужто не знаете? Я там сызмальства жил. Отец работал там еще при царе, и я работал. Жил в поселке Артем-Остров.

— Нет там такого острова, Антонов, — продолжает утверждать немец. — Там остров Жилой есть, остров Святой, а острова Артема там нет. Врешь, врешь, Иван Антонов!

— Тьфу ты, напасть! Да ведь Святой остров и есть остров Артема! Его раньше так звали: Святой! Теперь только старые люди помнят, что его так звали! — горячо убеждает немца Антонов.

— Ха-ха-ха! — смеется довольно и весело офицер. — Ты, похоже, правду говоришь, Антонов Иван, теперь я вижу, что ты, по-видимому, правду говоришь! — И я слышу доверительное похлопывание руки офицера по плечу Антонова.

— Ну, а теперь скажи, Антонов, — продолжает разведчик, переходя к делу, — какие заводы знаешь ты на острове Артема: крекинг-заводы, газолиновые заводы и другие… Мне это нужно знать для того, чтобы прежде, чем тебя определить на работу в Грозном или Баку, убедиться окончательно, что ты нефтяник и специалист этого дела. Тут ведь многие называют себя нефтяниками — выбор у нас большой. А места те я хорошо знаю, я там был разведчиком перед самой войной… Так какие заводы есть на Артем-Острове, Антонов? — лукаво и весело спрашивает немец.

Антонов молчит, он, по-видимому, как и Абульгасан, понял, чего от него добивается разведчик.

— Почему молчишь, Антонов? — по-прежнему спокойно, испытующе продолжает немец. — Отвечать! — вдруг резко, свирепо ревет он. — Отвечать!! Доннер ветер! — Ислышится удар не то кулака, не то резиновой палки по лицу. — Что, быть может, у тебя тоже там только брат живет, коммунист упрямый?! — исступленно продолжает орать разведчик.

— Забыл! Все забыл, какие заводы там есть, сколько там скважин, все забыл… — глухо говорит Антонов.

— Как забыл? Что дурака валяешь?　

— Палкой много раз попадало от полицаев по голове, вот и забыл! Все забыл, понимаешь? — угрюмо, зло отвечает Антонов. И слышится в его голосе отчаянная решимость.

— А, круцефикс! Забыл, русиш проклятый! Я тебе вколочу сейчас память!.. — и методично, упрямо зазвучали чмокающие, хлюпающие удары резиновой палки.

Они звучат долго, очень долго… минуту, быть может, две. Забыв обо всем на свете, слышу я только эти удары, хеканье палача да глухой, тяжелый стук своего сердца.

— Слышишь… ты…