– Где пацаны?

– Не знаю. Кто где…

– Очки мои целы?

– Ага, я снял… – Он вынул из кармана и вернул мое шпионские достояние. – А этому бычаре стекла вдрызг расколотили.

– Вы его хоть не убили?

– Какой там! Здоровый, сволочь! Степку так отоварил… Сироп на себе уволок.

Ларик отдышался, потом спросил:

– Как у меня морда лица?

– Глаз подбит.

– Гад!

Убедившись, что погони нет, мы вернулись на шоссе. Окна вокзального ресторана ярко горели, слышались пьяные крики, гремела музыка, на веранде несколько пар топтались в неуклюжем танце. Один из курортников, уперевшись в балюстраду и нависая над тротуаром, боролся со рвотой. Я сдернул друга на мостовую, к ночи совсем опустевшую.

– Ты чего? – испугался молодой князь.

– Не видишь, мужик харчами хвалится!

– А-а-а… Спасибо! Не хватало, чтобы меня еще и облевали.

– Да что там у вас случилось-то?

– Он клево дерется! Самбист, наверное, может, боксер, – предположил помятый мингрел, щупая глаз. – Раскидал нас, как нечего делать.

– А вы?

– Против лома нет приема. Фетюк хотел его сразу вырубить, а он увернулся и под дых ему врезал, Потом мне засветил. Фазила через бедро кинул. Горелый с Сиропом струхнули… поняли – дело табак. Мы, как и договаривались, в разные стороны рванули, чтобы в кусты его заманить. Он сначала за мной побежал, может, узнал, за майку схватил, но я вырвался. Тут-то его Нестор в падении и припечатал! Он сразу захромал и отстал, наверное, ему по косточке попало. Жуткая боль – по себе знаю. Я бы добавил, но мужик в пижаме из бильярдной вывалился. Мы и ломанули кто куда. Гога же сказал: только без свидетелей. Ты-то где был?

– Сначала на стреме.

– А потом? Сдрейфил?

– Нет. Меня Зоя увидела и позвала. Я подошел… А то могли бы заподозрить…Ну понял? Михмат попросил женщин в корпус проводить, он в бильярдную торопился. Я согласился, чтобы бдительность притупить…

– Притупил?

– Вроде бы.

– А почему голова мокрая?

– Зоя захотела искупаться, на святящуюся воду посмотреть, и Тому уговорила. Мамаша попросила меня с ними сходить.

– Ну прямо как родного!

– А что мне было делать? Объяснить, что я на стреме?

– Дальше?!

– Окунулись.

– Ага, он купается, а нас в хвост и в гриву…

– Я-то откуда знал? Я вообще думал, что вы, когда мужик за Михматом увязался, всё отменили.

– Мы и хотели. Но Гога велел ждать, когда закончат и начнут расходиться. Ты чего-то не договариваешь? По глазам вижу. Ты мне друг или портянка? Колись!

– Они голыми купались! – сознался я, понимая, что выдаю чужую тайну.

– Иди ты! – Ноздри юного мингрела хищно раздулись. – А ты?

– И я.

– Врешь!

– Клянусь!

– Ну и как они?

– Ничего особенного. Нетто рассказывал, в Финляндии бани общие для мужчин и женщин. Моются как обычно, спинку друг другу трут.

– Я бы какой-нибудь потер! А потом?

– Потом покурили и разошлись.

– Они еще и курят? Ну, таких телок подогреть – раз плюнуть. Немец на «ап» разложит, если этот урод под ногами не будет путаться! Ты бы их позвал куда-нибудь!

– Я и позвал.

– Куда?

– На испытуху. Обещали прийти.

– Когда?

– Завтра.

– Почему завтра?

– Вырвалось…

– Ну и зря. Ребята ничего не знают.

– Можно перенести.

– Нет, погоди. Завтра этот бугай за ними уж точно не потащится. Отлично! Двигай до хаты, а я к Гоге забегу, потом – к пацанам, надо всех предупредить. Главное, чтобы Ихтиандр смог. Мне домой все равно в таком виде, пока казачка не уснет, нельзя. Если она разорется, скажешь я к Степке зашел.

– Тома просила Гоге привет передать!

– В каком смысле?

– Я-то почем знаю!

– Эге, поплыла чувиха! Отлично! Ну, побежал.

Я поднялся на перрон, рельсы поблескивали в лунной темени, словно змеи, переползающие по ночам из одного тоннеля в другой. На привокзальной скамье сидел Давид, он неподвижно уставился на пульсирующую струйку питьевого фонтанчика. Рядом лежал растрепанный букет. Похоже, им кого-то отхлестали, как в бане веником.

– Добрый вечер, – вежливо поздоровался я.

– А, Юрастый… Нагулялся?

– Мы кино смотрели.

– Какое?

– «Анжелика – маркиза ангелов».

– Красивый фильм. Странная она женщина.

– Кто – Анжелика?

– Неля. – Он повернул ко мне осунувшееся лицо и отодвинул от себя букет.

– А чего вы здесь сидите в темноте?

– Жду, когда она с работы пойдет. Надо поговорить.

– Так это же еще не скоро.

– Мне теперь спешить некуда.

– В ресторане посидите – там музыка.

– Музыки мне теперь только и не хватает. Ходил – перед всеми опозорила. Другой бы убил, а я… Ладно, двигай! Батурины заругаются. Может, тоже скоро туда приду.

Явившись домой, я застал тетю Валю в гневе. Она долго бранила меня за злостное непослушание и нарушение распорядка приема пищи, клялась: на море они теперь будут брать Сашку-вредителя, а не меня, худшего из племянников.

– Крабов твоих прикончили, – с удовлетворением сообщила Батурина. – Сколько тебя можно дожидаться! Да там и есть нечего – одни отходы. В следующий раз вообще без ужина останешься!

Я не стал оправдываться и отпираться, а честно сказал, что встретил в кино наших попутчиков, отдыхающих в «Апсны», мы разговорились после сеанса, потом прогуливались по аллеям, и они жаловались, что в санатории жутко кормят и вообще там беспорядок.

– Вот! А что я вам говорила! – расцвела она. – Домашнее питание самое полезное! – И, простив худшего из племянников, поставила передо мной остывшую вермишель со свиной тушенкой.

Поев, я пошел смотреть телевизор к Сундукянам. Когда я заявился со стулом, Карина всхлипывала, шмыгала покрасневшим носом и утопала в слезах. Машико скорбно вытирала подолом юбки запотевшие линзы очков. Лиска смотрела в пространство влажными глазами.

– Что случилось? – спросил я, обнаружив на экране слово «Конец».

– Анна под поезд бросилась, – сдавленным голосом отозвалась будущая медсестра.

– Догулялась! – констатировала Нинон.

– Тяжелый фильм, – вздохнула вдова. – Правильно Валентина сказала, что это не для ее нервной системы.

– Неужели артисток заставляют прыгать под поезд? – пробормотала «сержант Лидка».

– У них дублеры, – успокоил Батурин. – А вот целоваться надо по-настоящему, с кем скажут. Отказаться нельзя.

– Фу! – передернулась Лиска. – Ни за что!

– Где этот паразит? – сурово спросила меня казачка. – Он же с тобой уходил!

– К Степе Фетюку пошел… – ответил я.

– Писец котенку!

После всего увиденного и пережитого я долго ворочался на раскладушке, не мог уснуть, думал о завтрашнем дне, прикидывал, как себя вести, как отшутиться по поводу моего внезапного бегства и что сказать Зое перед тем, как нырну в лабиринт. В темном воздухе зажужжал комар, я нарочно высунул из-под простыни руку, загадав: если насекомое напьется моей крови, то студентка придет завтра обязательно. Ожидая, когда же наконец острый хоботок с легким уколом