– Что ты смогла достать?

– Пойдем, нам нужно унести еще кое-что. Я хочу забрать одеяла и простыни.

Взяв себя в руки, я поднялась и отправилась за Кешвар к ней домой, где мы собрали нужные вещи. Я также зашла в дом моего деверя Гахрамана и захватила несколько предметов, в которых мы нуждались, заметив, что иракские солдаты за это время успели побывать во всех комнатах и полностью разрушили мастерскую, в которой Гахраман работал.

– Фарангис, давай держаться вместе, – говорила мне с осторожностью Кешвар.

Осторожно и бесшумно выбравшись из селения, мы пустились бегом вдоль трассы, когда услышали, что в нашем направлении пустили автоматную очередь. Пули со свистом пролетали мимо нас, и мы старались бежать зигзагами, чтобы не словить одну из них. Бегом поднимаясь наверх, по пути мы увидели труп человека, бездыханно лежавший на голой земле. В нас стреляли те самые солдаты, которые ранее приказали нам бежать в свои дома.

– Безбожники! – кричала я в ярости, побросав из рук весь груз, который препятствовал быстрому бегу. – Вы же сказали, что не тронете нас!

– Ааа! – неожиданно раздался крик Кешвар.

Обернувшись, я увидела, как одеяла и пододеяльники, которые она несла, вспыхнули от выстрелов и упали наземь.

– Будьте вы прокляты!! – кричала она, продолжая бежать изо всех сил.

В тот момент мы чувствовали, как наслаждаются те солдаты видом нашего бегства и нашей беспомощностью. Слава Богу, мы добежали до горы в целости и без единого ранения, однако не смогли принести всего того, чем хотели обрадовать односельчан.

В другой раз, когда я снова отправилась в селение за провизией, на обратном пути посреди поля, расположенного неподалеку от Гурсефида, я заметила тело мертвого человека, завернутое в простыню. От мысли о том, что кто-то мог его сюда подбросить, мне стало не по себе. Мне захотелось посмотреть, кто там лежит, но лишь только я направилась к нему, послышался крик:

– Не стой на месте! Беги!

Обезумев от страха, я помчалась по уже ставшей привычной дороге в сторону горы, стараясь найти укрытие, чтобы не выбрасывать те вещи, которые смогла набрать в селении. Через несколько часов, когда я была в безопасности среди своих, к нам пришел один из иранских солдат.

– Будьте осторожны, – сказал он. – Неподалеку отсюда иракцы оставили труп. При малейшем приближении кого бы то ни было к этому трупу они начинают стрелять.

От этих слов у меня кровь застыла в жилах.

– Чье это тело? – спросила я.

– Это труп человека, который пришел в селение узнать о своей сестре. Теперь его тело служит наживкой для невинных… Похоже, совершая такое злодеяние, эти нелюди испытывают какое-то особое удовольствие.

– Да будут они прокляты, – сказала я сквозь зубы. – Они хотят отобрать у нас всё… наши дома, наши жизни…

* * *

Однажды к нам приехал Ибрахим, чтобы проведать и удостовериться в том, что у нас все в порядке.

– Фаранг, вам что-нибудь нужно? – спросил он, немного отдохнув с дороги.

– У нас закончилась вода! – тут же ответили уставшие женщины.

Незамедлительно Ибрахим встал с места, взял пустую канистру и в сопровождении нескольких мужчин отправился вниз, чтобы принести нам воды. Во время их отсутствия мы несколько раз слышали звуки взрывов и выстрелов и очень волновались.

Через некоторое время вернулись Ибрахим с мужчинами в очень бодром и веселом расположении духа. Увидев, как они смеются, я недоуменно спросила:

– Что случилось? Почему началась стрельба?

– Добравшись до селения, один из наших не пошел в дом и остался сторожить. Мы же вошли в амбар, чтобы набрать муки, а сквозь дверную щель заметили, что на берегу реки двое иракских солдат набирают воду в четыре канистры. Забрав две из них, они ушли, чтобы позже вернуться за оставшимися. Но, воспользовавшись моментом, я подбежал к тем канистрам и вылил из них всю воду. Вернувшись за канистрами и обнаружив их пустыми, иракцы тут же переполошились и поняли, что в селении есть еще кто-то, кроме них. В страхе и панике они тут же открыли огонь по округе, из-за чего загорелся амбар.

– Неужели вам совсем не было страшно? Что это за несерьезный поступок с вашей стороны? – взволнованно спросила я.

– Поверь, Фарангис, – ответил Ибрахим, – если бы у меня была возможность, я бы их всех отправил на тот свет!

* * *

Как-то раз по пути мы встретили солдат из КСИР, которых поприветствовали и угостили водой и хлебом.

– Вам нужно уходить отсюда, – сказали они. – Эти места больше не безопасны.

– Разве это не вы говорили нам, что скоро мы сможем вернуться в свои дома? – спросила я.

– Пока ситуация не переменилась в лучшую для нас сторону, и вам необходимо уйти. Женщинам и детям опасно здесь оставаться.

Я обернулась и посмотрела на селение. Мне не верилось, что наш когда-то процветавший дом в руках иракцев превратился в зону военных действий.

В один из моментов моих раздумий, когда я сидела на скале, ко мне подошел отец.

– Фарангис, прошло 12 дней. Это бесполезно… Нам лучше уйти отсюда. Твои братья и сестры умирают с голоду.

– Лучше умереть здесь, чем оставлять наш дом иракцам.

– Вы до сих пор не ушли?! – прервал нас голос одного из иранских военных, которые уже приходили к нам и предупреждали об опасности нахождения в тех краях. – Здесь идет война, и вам нет смысла оставаться! Уходите!

– Это правда! – поддержали их мужчины нашего селения. – Вам лучше покинуть эту гору. Мы останемся и будем сражаться, но женщины и дети должны уйти.

Сима, Лейла, Джаббар и Саттар с беспокойством посмотрели на меня, а мама, казалось, взглядом спрашивала о том, как нам быть. Джаббару и Симе тогда было 6 лет, Лейле – 12, а Саттару – 10, и мне было очень больно смотреть на них и видеть, как они переживают.

– Мы уйдем… – сказала я, решив больше не настаивать, и встала со своего места.

Собрав все вещи, я посадила к себе на спину Джаббара, а мама – Симу, обхватившую ее за шею, и, крепко их привязав, мы были готовы трогаться в путь. Увидев нас подготовленными, остальные женщины встали и, взяв своих детей за руки, пошли вслед за нами. Морально подавленные и не в состоянии что-либо сказать, мы молча шли среди колючек под безжалостными солнечными лучами. Напоследок посмотрев на Авезин, я с горечью подумала: «Господи… Вместо того, чтобы идти домой, мы сейчас вынуждены скитаться по пустыням…».

Для меня была нестерпима и ни с чем не сравнима боль