– Да бережет вас Всевышний, Авезин и Гурсефид! – крикнула я, помахав рукой.

Все вокруг плакали, дети шли в пыли и в порванной одежде. Они были настолько перепачканы, что слезы оставляли дорожки на их чумазых щеках.

Во время пути Джаббар периодически засыпал и просыпался, каждый раз прося хлеба.

– Потерпи, милый, – говорила я ему. – Скоро мы придем, и ты наешься хлеба вдоволь.

Один из наших односельчан, обладавший необыкновенно проникновенным голосом, пел траурные песни на курдском языке, от которых сжимались наши сердца. Пение его было настолько глубоким и искренним, что все живое и неживое вокруг, казалось, прочувствовало наши страдания.

Устав, мы периодически останавливались в тени больших дубов, которым я чуть слышно шепотом говорила:

– Как же вам повезло… Вы рождаетесь, живете так долго и умираете в одном и том же месте. Как бы я хотела остаться здесь вместе с вами!

Братья и сестры не успевали отдохнуть за время наших привалов и плакали от изнеможения. Не обращая внимания на свою кровоточащую ногу, я по очереди брала их на спину и тащила на себе, пытаясь как-то успокоить разговорами. То и дело прося всех поторопиться, я старалась увести людей как можно дальше, поскольку понимала, что опасность еще не миновала: звуки минометных взрывов преследовали нас повсюду и не оставляли в покое. Издалека мы наблюдали за двигающимися шеренгами танков и лишь тогда осознавали, что находимся в самом эпицентре войны. Ведь, как бы мы ни старались, нам никак не удавалось убежать из-под дождя пуль и снарядов.

Мы пустились в путь утром и к вечеру дошли до Гилянгарба с гудящими и окровавленными ногами, которых уже не чувствовали. Достигнув города, никто не мог поверить своим глазам. Место, которое когда-то было полно прогуливающихся улыбчивых людей, теперь было окутано печалью. Жители в панике и ужасе бежали куда-то, повсюду были военные, а мужчины с ружьями за спинами в спешке строили укрытия из мешков с песком. В салоне каждой машины, направлявшейся в сторону трассы, ведущей к Гурсефиду, сидели по шестеро молодых людей с ружьями. Никто не отдавал этим людям приказов, они сами знали, как действовать.

Добравшись до дома машхади[7] Фаттаха Рустами, одного из наших родственников, мы облегченно выдохнули и от изнеможения чуть не потеряли сознание. Увидев нас, из дома выбежала женщина и, не веря своим глазам, принялась спускать с наших спин детей. В доме, который и без нас был уже переполнен беженцами, мы сразу же умылись и жадно набросились на хлеб и сметану, которые принесла нам хозяйка. Поев, мы стали обсуждать происходящее в городе.

– Иракцы дошли до Гилянгарба, но наши войска вытеснили их… – говорила одна из наших родственниц.

По моим рассказам об увиденном и глазам, наполненным слезами, эта женщина поняла, как мне плохо, и сказала:

– Пойдем… Позже ты обязательно примешь решение о том, что делать дальше, а сейчас тебе надо отдохнуть.

Я плакала до самого утра, так и не сумев сомкнуть глаз. Все вокруг обсуждали наши дальнейшие планы.

– Лучше отправиться в города, которые расположены далеко отсюда, – убеждала всех мама.

Папа и Алимардан, отстаивая свои идеи, также спорили и пытались договориться, как лучше поступить.

– Нам нельзя уходить в другой город, – вмешалась я. – Чем больше мы отдаляемся, тем дальше окажемся от нашего дома. До каких пор еще иракцы собираются оставаться здесь?!

– Если нам и суждено умереть, то лучше вдали отсюда, – говорили некоторые мужчины.

– Жители Гилянгарба создали добровольные формирования. Среди них, например, есть группа Аскара Бахбуда, группа Сафара Хошравана и другие. Командиры каждого формирования отправляются в КСИР, чтобы собрать необходимое оружие для ведения войны и обороны, – сказал Фаттах Рустами.

– В таком случае знай, что мы вернемся в наши дома, и нам нельзя уходить дальше. Оставшись здесь, общими усилиями мы сможем одержать вверх над врагом, так как иракские солдаты не знают эту местность так же хорошо, как мы.

– Ибрахим и Рахим, твои братья, являясь членами одного из формирований, сражались в Гурсефиде.

Услышав эти слова, я не смогла сдержать слез.

– Мы их всех вверяем Всевышнему. Все будет хорошо…

Рано утром, поев и выпив чая, все решили отправиться в сторону гор Челле, чтобы быть чуть дальше от военных действий на случай, если иракцы прорвутся в Гурсефид.

Найдя какие-то старые туфли, я надела их и обмотала сверху тряпками, чтобы они не так быстро порвались в дороге, и, посадив Джаббара на спину, снова готова была тронуться в путь. На этот раз нас было сорок человек, и, добравшись до Челле, где уже укрывалось множество мужчин, женщин и детей, мы поздоровались с теми, кого знали.

– Фарангис, мы слышали, что ты захватила в плен иракцев! Молодец! Наша девочка! – кричали мне некоторые из них.

– А вы откуда узнали?

– От наших солдат! – улыбаясь, отвечали женщины.

Через некоторое время, когда мы обустроились, пришли представители гуманитарной помощи и раздали всем палатки, лампы и одеяла.

С горы мы видели, как иранские и иракские войска бомбят друг друга. В оцепенении и ужасе мы смотрели на то, как с небес над нашими головами летят снаряды, и были не в состоянии тронуться с места.

Ночью в палатке было тепло, я лежала у ее выхода и с болью в сердце смотрела на своих маленьких измученных братьев и сестер, которые ворочались и никак не могли уснуть на каменной земле.

– Ну-ка, скажите мне, у кого там мягкая подушка? – шутила я, тут же видя их ответные улыбки. – Ох, если бы вы только знали, насколько чудесная и мягкая подушка у меня!

– Руле, когда мы вернемся домой? – вдруг серьезно спросила Лейла.

– Когда наши солдаты победят. Лейла, помнишь, как ты жалела иракского солдата, которого я когда-то привела? А он ведь и был одним из тех, кто выгнал нас из дома.

Ничего не ответив, Лейла лишь с беспокойным лицом смотрела на звезды, которые в ту глубокую ночь казались как никогда близко к земле. Я вспомнила, как когда-то в детстве летом безмятежно смотрела на такое же красивое звездное небо, а теперь была под тем же невероятным небом, но в окружении несчастных уставших беглецов и своих изнуренных маленьких братьев и сестер. Все эти мысли и чувства нахлынули на меня в темноте с такой силой, что я не смогла сдержать горьких слез.

Утром мой двоюродный брат Сейед Мухаммад Рустами обратился ко