Две ее знакомые барышни узнали от нее, что Пушкин будет вечером у ее мужа, и что они будут вдвоем сидеть в кабинете Даля.

Окно этого кабинета было высоко, но у этого окна росло дерево; эти барышни забрались в сад, влезли на это дерево и из ветвей смотрели на Пушкина, следили за всеми его движениями, видели, как он хохотал, но разговора не было слышно, так как рамы были уже двойными».

Но и в доме В. И. Даля А. С. Пушкин гостил недолго. 20 сентября они вместе с В. А. Перовским и К. Д. Артюховым отправились к яицким казакам – в Бердскую слободу, расположенную в семи верстах к северо-востоку от Оренбурга. Здесь в 1773–1774 годах находилась ставка Пугачёва. По дороге поэт рассказывал сказку о Георгии Храбром и волке (ее позже обработает и напечатает под своим именем В. И. Даль), а К. Д. Артюхов, заядлый охотник, хвастался своими трофеями, причем добытых вальдшнепов сравнивал с известным полководцем ХVII века Альбрехтом Валленштейном, убитым его же офицерами. Прибывшего на место А. С. Пушкина и его спутников встретил управляющий Уральским казачьим войском В. О. Покатилов.

Пушкин и Даль в Бердах. Худ. А. О. Лященко. Оренбургский губернаторский историко-краеведческий музей

В слободе В. И. Даль, как он сам рассказал в своих воспоминаниях, «толковал» поэту «сколько слышал и знал местность, обстоятельства осады Оренбурга Пугачёвым; указывал на Георгиевскую колокольню в предместии, куда Пугачёв поднял было пушку, чтобы обстрелять город, – на остатки земляных работ между Орских и Сакмарских ворот, приписываемых преданием Пугачёву, на зауральскую рощу, откуда вор пытался ворваться по льду в крепость, открытую с этой стороны; говорил о незадолго умершем здесь священнике, которого отец высек за то, что мальчик бегал на улицу собирать пятаки, коими Пугач сделал несколько выстрелов в город вместо картечи, – о так называемом секретаре Пугачёва Сыгучове, в то время еще живом, и о бердинских старухах, которые помнят еще “золотые” палаты Пугачёва, то есть обитую медною латунью избу».

Рассказ одной из бердинских старух – 75-летней, как она считала, (некоторые говорили, что ей 80 лет) Ирины Афанасьевны Бунтовой записал А. С. Пушкин:

«Пугачёв на Дону таскался в длинной рубахе (турецкой). Он нанялся однажды рыть гряды у казачки и вырыл 4 могилы. В Озерной узнал он одну дончиху и дал ей горсть золота. Она не узнала его. По наговору яицких казаков велел он расстрелять в Берде Харлову и 7-летнего брата ее. Перед смертью они сползлись и обнялись. Так и умерли и долго лежали в кустах. – Когда Пугачёв ездил куда-нибудь, то всегда бросал народу деньги… К Пугачёву приводили ребят. Он сидел между двумя казаками, из коих один держал серебряный топорик, а другой булаву. У Пугачёва рука лежала на пелене – подходящий кланялся в землю, а потом, перекрестясь, целовал его руку. – Пугачёв в Яицке сватался за…, но она за него не пошла. Устинью Кузнецову взял он насильно, отец и мать не хотели ее выдать: она-де простая казачка, не королевна, как ей быть за государем».

Пушкин и Даль на берегу Урала. Гравюра. Худ. А. Ф. Преснов. Оренбургский губернаторский историко-краеведческий музей

Из Бердской слободы К. Д. Артюхов, В. И. Даль и В. А. Перовский направились в Оренбург, А. С. Пушкин – через Саратов и Пензу – в Болдино.

Во второй половине ноября 1833 года, завершив «Историю Пугачёва», А. С. Пушкин вернулся в Петербург. Труд быстро был переписан, и 6 декабря поэт обратился к А. Х. Бенкендорфу с просьбой:

«Хотя я как можно реже старался пользоваться драгоценным мне дозволением утруждать внимание государя императора, но ныне осмеливаюсь просить на то высочайшего соизволения: я думал некогда написать исторический роман, относящийся ко времени Пугачёва, но, нашед множество материалов, я оставил вымысел и написал “Историю Пугачёвщины”. Осмеливаюсь просить через Ваше сиятельство дозволения представить оную на высочайшее рассмотрение. Не знаю, можно ли мне будет ее напечатать, но смею надеяться, что сей исторический отрывок будет любопытен для его величества особенно в отношении тогдашних военных действий, доселе худо известных».

Николай I с рукописью ознакомился и дал разрешение на ее напечатание, с учетом сделанных им замечаний. Наиболее существенное требование императора – изменить название труда с «Истории Пугачёва» на «Историю Пугачёвского бунта». В свой дневник 28 февраля 1834 года поэт записал:

«Государь позволил мне печатать Пугачёва: мне возвращена моя рукопись с его замечаниями (очень дельными)».

Николай I не только дал разрешение на печатание исторического труда, но выдал А. С. Пушкину для этого ссуду в размере 20000 рублей.

«История Пугачёвского бунта», напечатанная в количестве 3000 экземпляров, вышла в свет в декабре 1834 года.

В. И. Даль получил ее весной 1835 года. Отправляя свой труд в Оренбург, А. С. Пушкин писал В. А. Перовскому (в марте – апреле):

«Посылаю тебе “Историю Пугачёва” в память прогулки нашей в Берды; и еще 3 экземпляра, Далю, Покатилову и тому охотнику, что вальдшнепов сравнивает с Валленштейном или с Кесарем. Жалею, что в Петербурге удалось нам встретиться только на бале. До свидания в степях или над Уралом.

А. П.»

И. М. Снегирёв

Вернемся немного назад – в 1834 год. 11 июня в семье Далей произошло очень важное событие: на свет появился первенец – сын, названный в честь любимого брата Владимира Ивановича Львом. Его крестным отцом стал В. А. Перовский.

В 1834 году в Москве в университетской типографии была напечатана последняя, четвертая, книжка (первая увидела свет в 1831 году) труда профессора Московского университета Ивана Михайловича Снегирёва «Русские в своих пословицах». Как раз в это время, с 1831 по 1834 годы, в университете обучался будущий автор «Обломова» И. А. Гончаров. В «Воспоминаниях» он нарисовал портрет одного из своих учителей:

«И. М. Снегирёв, профессор латинской словесности и древностей, был очень замечательною фигурой во многих отношениях. Вкрадчивый, тонкий, но в то же время циничный, бесцеремонный, с нами добродушный – он разбирал римских писателей так себе, тоже с одной только лингвистической стороны, мало знакомя нас, как Ивашковский, с духом и историею древних. Кажется, ему до них мало было дела, а нам мало было дела до него. Он, как иногда казалось мне, будто притворялся знатоком римских древностей. Мы были друг к