острый, но и не тупой. Бороду он все время теребил рукой.
Этот странно выглядевший и странно одетый человек резко выделялся среди изысканного общества.
– Я много слышал о вас, – сказал я ему, – и читал некоторые ваши вещи. Я был бы очень рад, если бы вы зашли ко мне.
У Нараяна Хемчандры был довольно хриплый голос. Он, улыбаясь, спросил:
– Где вы живете?
– На Стор-стрит.
– Значит, мы соседи. Мне хочется учиться английскому языку. Не возьметесь ли вы обучать меня?
– С удовольствием. Рад научить вас всему, что сам знаю, и приложу к этому все свои силы. Если хотите, я приду к вам.
– О нет, я буду сам ходить к вам и приносить с собой учебники.
Итак, мы договорились, а вскоре стали и большими друзьями.
Нараян Хемчандра был совершенно «невинен» по части грамматики. «Лошадь» была у него глаголом, а «бегать» – именем существительным. Я мог бы привести много таких забавных примеров. Но это невежество ничуть не смущало его. Мои небольшие познания в грамматике не производили на него никакого впечатления. Он, разумеется, никогда не считал незнание грамматики чем-то позорным.
Он заявил мне с великолепным спокойствием: «В отличие от вас я никогда не посещал школу и никогда не ощущал нужды в грамматике, чтобы выразить свои мысли. Вы знаете бенгали? Нет. А я знаю. Я путешествовал по Бенгалии. Ведь это я дал возможность людям, говорящим на гуджарати, читать произведения Махарши Дебендраната Тагора. Я поставил себе целью перевести на гуджарати литературные сокровища многих других народов. Вы знаете, что мои переводы не дословны. Я довольствуюсь тем, что передаю дух подлинника. Впоследствии другие, более знающие, сделают больше меня. А я вполне доволен тем, чего достиг, не зная грамматики. Я владею маратхи, хинди, бенгали и теперь начал учиться английскому. Я стремлюсь приобрести больший запас слов. Вы думаете, я удовлетворюсь этим? Не бойтесь. Я хочу поехать во Францию и изучить французский язык. Мне говорили, что на этом языке имеется богатая литература. Я поеду и в Германию, если будет такая возможность, и изучу там немецкий язык».
На эту тему он мог говорить без конца. У него было ненасытное желание путешествовать и изучать языки.
– Значит, вы поедете и в Америку?
– Конечно, как же я вернусь в Индию, не повидав Новый Свет?
– Но где же вы возьмете деньги?
– А на что мне деньги? Ведь я не такой франт, как вы. Мне нужно минимальное количество пищи и кое-какая одежда, а поэтому вполне достаточно того немногого, что дают мне мои книги и помощь друзей. Путешествую я всегда третьим классом. И в Америку тоже поеду на палубе.
Нараян Хемчандра был сама простота, а его откровенность – под стать его простоте. У него не было и следа гордыни, за исключением разве его чрезвычайного самомнения о своих писательских способностях.
Мы виделись ежедневно. В наших мыслях и поступках было много общего. Мы оба были вегетарианцами и часто завтракали вместе. Это был период, когда я жил на семнадцать шиллингов в неделю и сам готовил пищу. Иногда я приходил к нему, иногда он ко мне. Я приготовлял блюда английской кухни, ему нравилась только индийская кухня. Он не мог жить без дала. Я обычно готовил морковный суп или что-либо в этом роде, а его удручал мой вкус. Однажды, раздобыв где-то мунг (индийские бобы), он сварил их и принес мне. Я съел их с восторгом. Это послужило началом регулярного обмена. Я приносил мои деликатесы ему, а он свои – мне.
В то время на устах у каждого было имя кардинала Маннига. Лишь благодаря усилиям кардинала Маннига и Джона Бернса так быстро закончилась забастовка докеров. Я рассказал Нараяну Хемчандре о том, как Дизраэли восхищался простотой кардинала.
– Тогда я должен повидать этого мудреца, – сказал он.
– Он большой человек. Каким образом вы думаете увидеться с ним?
– Я знаю как. Я попрошу вас написать ему от моего имени. Напишите, что я писатель и лично хочу поздравить его с успешной деятельностью на благо человечества, а также скажите, что я возьму вас с собой в качестве переводчика, так как не владею английским языком.
Я написал письмо. Через два или три дня пришел ответ от Маннига с приглашением посетить его в определенный день. Мы оба отправились к кардиналу. Я надел визитку, а Нараян Хемчандра был в своем обычном костюме, все в том же пиджаке и тех же брюках. Я попытался поднять его на смех, но он в ответ только засмеялся и сказал:
– Вы, цивилизованная молодежь, трусы. Великие люди никогда не обращают внимания на внешний вид человека. Они думают о его сердце.
Мы вошли во дворец кардинала. Как только мы сели, в дверях появился высокий худой старик и пожал нам руки. Нараян Хемчандра приветствовал его следующим образом:
– Я не собираюсь отнимать у вас время. Я много слышал о вас и почувствовал, что должен прийти и поблагодарить за все хорошее, что вы сделали для бастовавших. У меня существует обычай наносить визиты мудрецам всего мира. Вот поэтому я и причинил вам беспокойство.
Это, разумеется, был мой перевод того, что он сказал на гуджарати.
– Я рад, что вы пришли. Надеюсь, ваше пребывание в Лондоне пойдет вам на пользу и вы познакомитесь с народом. Да благословит вас Господь!
С этими словами кардинал поднялся и попрощался с нами.
Однажды Нараян Хемчандра пришел ко мне в рубашке и дхоти. Моя добрая хозяйка открыла дверь и в ужасе прибежала ко мне. Это была новая хозяйка, которая не знала Нараяна Хемчандру.
– Какой-то бродяга хочет вас видеть.
Я вышел из комнаты и, к своему удивлению, обнаружил Нараяна Хемчандру. Я был поражен. Но на его лице не отразилось ничего, кроме обычной улыбки.
– А не дразнили вас ребятишки на улице?
– Ну, они бежали за мной, но я не обращал на них внимания, и они не шумели.
Пробыв несколько месяцев в Лондоне, Нараян Хемчандра отправился в Париж. Там он принялся изучать французский язык и переводить французские книги. К тому времени я уже довольно прилично знал французский, и он дал мне на просмотр свою работу. Это был не перевод, а краткий пересказ.
В конце концов он осуществил и свое намерение побывать в Америке. С большим трудом он получил билет для проезда на палубе. В Соединенных Штатах его привлекли к суду за «неприличную одежду», когда он однажды появился на улице, облаченный только в рубашку и дхоти. Насколько я помню,