уже перешагнул пустыню атеизма. Тот факт, что миссис Безант, бывшая тогда в моде, отошла от атеизма к теизму, еще больше усилил мое отвращение к атеизму. Я прочел ее книгу «Как я стала теософом».
Приблизительно в это время умер Брадло. Он был похоронен на кладбище Уокинг. Я присутствовал на похоронах, и, по-моему, там были все индийцы, жившие в Лондоне. На похоронах было несколько священников, отдавших ему последнюю дань уважения. На обратном пути мы остановились на платформе в ожидании поезда. Какой-то атеист из толпы стал задевать одного из этих священников:
– Ну как, сэр, верите вы в существование Бога?
– Да, – ответил тот тихо.
– И вы знаете также, что окружность земли двадцать восемь тысяч миль? – спросил атеист с улыбкой уверенного в себе человека.
– Разумеется.
– Тогда скажите мне, пожалуйста, какова же величина вашего Бога и где он может находиться?
– О, если б мы знали. Он – в сердцах нас обоих.
– Ну-ну, не принимайте меня за ребенка! – сказал атеист и торжествующе посмотрел на нас.
Священник смиренно промолчал.
Эта беседа еще больше усилила мое предубеждение против атеизма.
XXI. Опора беспомощных, сила слабых
Я бегло познакомился с индуизмом и другими религиями мира, но знал, что этого недостаточно, чтобы быть спасенным во время испытаний, уготованных мне жизнью. Человек до определенного времени не подозревает и не знает о том, что ему предстоит пережить, через какие испытания пройти. Если он неверующий, то считает, что своей безопасностью обязан случаю. Если верующий, то скажет, что Бог спас его, и сделает вывод, что благодаря изучению религии или духовной дисциплине он снискал расположение Бога. Но в час избавления он не знает, что спасает его: духовная ли дисциплина или что-то другое. Разве людям, так гордившимся силой своего духа, не приходилось видеть, как эта сила превращается в прах? Знания в области религии в отличие от опыта кажутся пустяком в моменты испытаний.
Именно в Англии я впервые осознал бесполезность одних лишь религиозных знаний. Я не могу понять, каким образом совсем еще юным спасался от разных бед. Теперь мне уже исполнилось двадцать лет и за плечами был некоторый опыт мужа и отца.
В последний год моего пребывания в Англии – насколько я помню, это был 1890 год, – в Портсмуте состоялась конференция вегетарианцев, на которую были приглашены один из моих друзей-индийцев и я. Портсмут – морской порт, и жизнь его населения тем или иным образом связана с жизнью порта. Там много домов, где живут женщины, пользующиеся дурной репутацией. Их нельзя назвать проститутками, но они не очень щепетильны в вопросах морали. Нас поместили в один из таких домов. Нечего и говорить, что подготовительный комитет этого не знал. В таком большом городе, как Портсмут, случайным путешественникам вроде нас трудно определить, какие квартиры хорошие, а какие плохие.
С заседания конференции мы возвратились вечером и, поужинав, сели играть в бридж. К нам присоединилась хозяйка, что принято даже в самых респектабельных домах. Обычно в ходе игры игроки обмениваются невинными шутками, но в данном случае мой приятель и хозяйка отпускали и неприличные шутки. Я не знал, что мой приятель был специалистом в подобных делах. Меня это увлекло, и я присоединился к ним. Но в момент, когда я готов был переступить границу приличия и бросить игру в карты, Бог устами моего доброго друга сделал мне предостережение: «Что за дьявол вселился в тебя, мой мальчик! Быстрее уходи отсюда!»
Мне стало стыдно. Я внял предостережению и мысленно поблагодарил друга. Помня об обете, данном матери, я удалился. Тяжело дыша, дрожащий, с бьющимся сердцем, подобно загнанному зверю, вошел я в свою комнату.
Вспоминаю об этом как о первом в моей жизни случае, когда чужая женщина, не моя жена, возбудила во мне желание. Ночью я не мог заснуть, меня осаждали всевозможные мысли. Должен ли я покинуть этот дом? Должен ли я уехать отсюда? Куда я попал? Что бы случилось со мной, если бы я потерял рассудок? Я решил быть очень осторожным: не просто покинуть дом, а под каким-нибудь предлогом уехать из Портсмута. Конференция должна была продолжаться еще два дня, но я выехал из Портсмута вечером следующего дня, а мой приятель оставался там еще некоторое время.
В то время я не знал сущности религии или Бога и того, как он направляет нас. Я смутно понимал, что меня спас Бог. Во всех испытаниях он спасал меня. Я знаю, что фраза «Бог спас меня» сейчас для меня полна более глубокого смысла, и все же я чувствую, что еще не постиг всего смысла, заключенного в ней. Только более богатый опыт может помочь мне полнее понять ее. Но во всех испытаниях, через которые я прошел, – в духовной жизни, в мою бытность юристом, в период моей деятельности в качестве руководителя разных организаций, в сфере политики – я могу сказать, что Бог спас меня. Когда всякая надежда утрачена, «когда никто не поможет и не утешит», я обнаруживал, что откуда-то появляется помощь. Просьба, богослужение, молитва – не религиозные предрассудки. Это действия более реальные, чем еда, питье, сидение или ходьба. Без преувеличения могу сказать, что только они реальны, а все остальное нереально.
Богослужение или молитва – это не плод красноречия или дань уважения. Они идут от сердца. Поэтому – если удастся достичь такой чистоты души, когда она «преисполнена одной лишь любви», если все струны настроить на один правильный лад – они «задрожат и незримо растворятся в музыке». Молитва не нуждается в словах. Она сама по себе не зависит от усилий каких бы то ни было чувств. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что молитва – вечное средство очищения сердца от страстей. Но она должна сочетаться с полнейшим смирением.
XXII. Нараян Хемчандра
В Англию приехал Нараян Хемчандра. Я уже слышал о нем как о писателе. Мы встретились у мисс Маннинг, состоявшей членом Национальной индийской ассоциации. Мисс Маннинг знала, что я необщителен. Когда я приходил к ней, то обычно молча сидел, почти никогда не говорил, отвечал только на вопросы. Она представила меня Нараяну Хемчандре. Нараян не знал английского языка. Одевался он странно: на нем были грубые брюки и мятый, грязный коричневый пиджак такого покроя, как носят парсы; воротничка и галстука он не признавал, на голове – шерстяная шапочка с кисточкой. Длинная борода.
Он был низкого роста, худощав, круглое лицо изрыто оспой, нос не