23 сентября 1919 года в управу явился особо уполномоченный комиссар из Москвы — товарищ Оскар Ленц с неограниченными правами[164]. Призвав городского голову, присяжного поверенного Ованесьянца (эс-эр, примыкающий к большевикам[165]), Оскар объявил: закрыть действие думы и управы, передать дела особому комитету, служащим канцелярии остаться на местах. В таком же порядке он закрыл банки и во всех учреждениях назначил своих людей. Невзрачный на вид Ленц с болезненным лицом, злобными глазами, мало говорящий, точно ему больно произносить слова, производил тягостное впечатление.

Мы, посовещавшись с Э. Л. Нобелем, Ясным и другими, решили немедленно закрыть нашу «экспедицию заготовления городских денег», для чего поехали в Пятигорск, где она помещалась. Составили акт, уничтожили литографские копии, бумагу и прочие приспособления. Наличных денег не было, наградили служащих и закончили это дело.

Тяжело было уйти из городской управы, бросать любимое дело в сознании, что дело это погибнет. Мне не позволили взять из моего стола некоторые деловые бумаги. Всюду стояли вооруженные красноармейцы, незнакомые нам люди в кожаных куртках расхаживали хозяевами, и мы, «бывшие», почувствовали себя беззащитными[166]. Ясно было, что на кавказские группы надвигается гроза, и многие начали спасаться. Уехал Нобель, ночью уехали, хорошо оборудовав побег, великая княгиня Мария Павловна, [великие князья] Андрей и Борис Владимировичи со своими приближенными. Семья Соколовских и другие мои знакомые воспользовались этим удобным моментом и путем больших денежных затрат выехали в разных направлениях, большею частью в экипажах. Но масса осталась.

Дня через два меня позвали в управу, где я застал бывшего городского голову[167], который мне передал о приглашении помочь новой городской организации некоторыми необходимыми указаниями и советами. Нас пригласили в кабинет, где застали какого-то развязного субъекта, отрекомендовавшегося инженером Сокольским и предложившего нам ряд вопросов по городскому хозяйству. Я объяснил, что техники городского хозяйства не знаю, что я председательствовал в думе, а исполнительным органом была управа, почему голова и члены управы могут быть полезны, но не я. Просил меня освободить. «Инженер» не возразил, и я ушел.

Потянулись дни. Большевики забирали имущество у жителей, частые обыски, аресты, увозили людей в тюрьму в Пятигорск, было тяжело. 28 октября мне дали знать, что Ленц вызвал повестками 85 человек известных людей в гостиницу «Гранд-отель», что их ввели в зал, у дверей поставлена стража и никто не знает, в чем дело. Через некоторое время ко мне пришли перепуганные жены и местный крупный купец Колосов, которого тоже звали в гостиницу от имени комиссара Ленца. Все они, перепуганные, умоляли меня пойти узнать, в чем дело, помочь… Я объяснил, что уже не состою на городской службе, с всесильным комиссаром не знаком и вряд ли смогу чем-либо быть полезен, но ко мне пришли некоторые гласные и больше всех встревоженный бывший голова, почему-то вооруженный маузером. Тоже настаивал, чтобы пойти с ними и не оставлять задержанных. Пошли.

Красноармейцы, полагая, что прибыли еще арестованные, впустили меня и городского голову. В большом зале гостиницы мы застали 85 насмерть перепуганных людей. Особенно были взволнованы Ратьков-Рожнов, Востряков, Александров и еще несколько человек. Бодро себя держали граф Воронцов-Дашков, Давыдов Евгений Федорович, Ясный, Шереметев. Наш приход ободрил всех, и я громко объявил:

— Бывший городской голова и я пришли по собственному почину, считая своим долгом, если надобность укажет, быть полезными вам, ибо ясно, что «приглашение» не обещает ничего хорошего.

Через час пришли комиссары во главе с Ленцем, который, заняв председательское место за столом, обратился к задержанным со следующим словом:

— Вы арестованы мной. Даю вам сорок восемь часов, чтобы вы собрали десять миллионов рублей деньгами, государственными, царскими или драгоценностями. Если мое требование не будет выполнено, то пеняйте на себя.

Сказав буквально все мной изложенное совершенно спокойно, Ленц поднялся уходить. Я попросил предоставить мне слово и выслушать. Ленц нехотя сел. Сказав, какое положение я занимал, стал горячо доказывать совершенную неисполнимость требования. Бесспорными данными я ему доказал, что несколько месяцев тому назад деньги исчезли из кассы банков и у частных лиц, ибо прерванная связь с Петербургом лишала возможности получать деньги из государственных банков. По этой причине мы прибегли к печатанию «местных денег», которые я ему показал. Говорил я долго, страстно, от всего наболевшего сердца, указал на полную беспомощность задержанных, из коих подавляющее большинство случайные гости курорта, застрявшие здесь. Заканчивая речь, я сказал:

— Мой долг был прийти сюда, ибо до сего я являлся одним из городских хозяев. Разрешите мне остаться и разделить участь задержанных, ибо собрать вообще десять миллионов невозможно, а в 48 часов нельзя было бы собрать эту сумму и в мирное время. Едущий в курорт полечиться, отдохнуть или развлечься привозит с собой на расходы на месяц или два, и чаще не наличными деньгами, а аккредитивами или переводами.

Ушли наши новые властелины. Меня горячо благодарили задержанные, не сомневались в успехе моей «защиты», наговорили много любезностей. Бывший городской голова ушел с комиссарами, но через некоторое время возвратился в зал и пригласил меня от имени Ленца пойти на частное совещание. Я сказал присутствующим, куда ухожу. В лучшей комнате гостиницы сидели комиссары за столом, уставленным закусками и винами. Как только я вошел, Ленц отвел меня к дальнему окну и сказал:

— Я сейчас только узнал, кто вы, когда встретил вас в управе, но не расслышал фамилии, хотя лицо ваше было мне знакомо. Вы когда-то оказали большую услугу моему отцу. Моя фамилия Лещинский. Я учился с вашим Юрочкой до седьмого класса гимназии. Мой отец был судим за поджог магазина с товарами для получения страховых убытков. Знаю, что мой отец не был виновен, но поджег магазин двоюродный брат отца, негласный по делу компаньон. Отец был оправдан. Я был тогда мальчиком, и много лет я слышал рассказы о невиновности, о страданиях моего отца в тюрьме, о вашей защите и прочее. Позвольте пожать вам руку и порадоваться, что мои товарищи считают вас справедливым человеком, почему и я смогу быть вам, в чем нужда покажет, полезным.

Я очень обрадовался получению непрямого права защищать, ибо слушать меня будут. Уселись за стол, стали закусывать и беседовать о «контрибуции». Опускаю подробности