На нашу с Люсей свадьбу я купил «Двин» — ничего дороже к тому времени я не встречал, даже не слышал. 52 градуса. Любимый коньяк Черчилля. 9,12. Потом в университете я часто хвастался этим коньяком. Однажды при знакомых японцах. Они отоваривались в «Березке» и часто покупали там французский «Наполеон». Они не поверили и предложили что-то вроде пари: они приносят из валютного магазина «Наполеон» и «Двин» и мы все пьем и сравниваем. Оцениваем.

Перед тем как пить, я все же предупредил:

— Ребята, тут — 40 градусов, а в «Двине» все-таки 52.

— Ты говорил, как бархат. Только потом шибает.

Выпили. На халяву и уксус сладкий. Никто не хотел с японцами спорить. Решили, ничья. Японцы согласились.

Я у них спросил:

— А почему вы так часто «Наполеон» покупаете? Дорого очень.

— Очччень дешево. Мы здесь пьем потому, что у вас очень дешево. В Японии мы никогда больше этого пить не будем. Смотри: водки ритр (литр) у нас в Японии, скажем, стоит 10. Наше саке — дешевле: ритр за 8. А «Напореона» не ритр, всего порритра — 150 тех же единиц. Невозможно купить, так дорого. А здесь — почти как водка.

Это верно. Трудно объяснить, но знаменитые зарубежные напитки, в частности американский виски, стоили тогда в России раз в десять дешевле, чем у них в Америке. Как-то в ресторане «Будапешт» я купил большую литровую бутылку «JB» за 15, что ли, рублей. Или 18. Пусть 25. Не больше. Бумажных рублей. А в Америке эта дрянь стоит порядка 30 долларов.

Свадьба у нас был исключительно скромная, но мне нечего стыдиться — достаточно веселая. Без всяких такси, без кукол на радиаторе, без возложения венков к статуе главного кровососа, пешком, гурьбой мы уже прожили достаточно мирно больше сорока лет.

Пришли в ЗАГС, оказывается, за оформление нужно платить. Полтора рубля. Кто же знал. Я на такие деньги два дня жил. У меня ни копейки. У Люси тоже. Где-то рядом, а ЗАГС располагался на главной улице Пушкинской, прямо напротив театра, работала какая-то Люсина знакомая, или мама, она сбегала, заняла, очень за меня замуж хотела, я потом отдал.

И долго еще, много лет при всяких шуточных размолвках говорил Люсе:

— За те полтора рубля, что я заплатил за тебя в ЗАГСе, я имею права…

— Это я, это я заплатила, — отвечала Люся, — и поэтому ты обязан…

Семен Григорьевич силами Нины Никитичны сварил ведро картошки. Нажарили килограммов пять мяса. Несколько кастрюль салатов. Водки не было. Тем более шампанского. «Двин» в одиночку справлялся одновременно с обязанностями водки и шампанского, плюс штук десять бутылок Крымского десертного вина разных видов. Мы, Люсины родители и тринадцать строго отобранных друзей — не знаю, как в нашу квартирку поместилось 17 человек.

На чем сидели? Вокруг чего? Друзья пришли помытые и причесанные, с подарками, к этому времени я был пьян в глубокую зюзю.

Зато потом, когда ребята стали потихоньку набираться, а остроты тупиться, я полностью отрезвел.

Рекомендую — очень удобно.

Кроме не имеющих исторической ценности мелочей, которые в сумме и являются жизнью, в 1964 году я снова пошел в школу за лучшим аттестатом, а если повезет и медалью, удачно женился, кроме того, был снят и отстранен Хрущев.

Амбиции

Не знаю, все ли могут похвастаться чем-нибудь таким, вроде меня: я шил хомуты. И не знаю других. На самом деле я не то чтобы хвастаюсь, нечем гордиться, но некая выделяющая черта, выделяющая из миллионов.

Или вот: поехал поступать в МГУ.

Как-то моя мама рассказывала: зазвала ее подружка погулять. И повела по тому же городу, но незнакомыми матери маршрутами. Один поворот, другой, вроде близко, но никогда раньше не была. Подвела к дому и, снизив голос до секретного шепота, говорит:

— Тут одна женщина живет, у нее дочь в МГУ поступила и учится.

Моей маме говорит.

А мама моя в толк взять не может, в чем прикол:

— У меня там четверо учатся: дочь Светлана со своим мужем Виталием и сын Валерий со своей женой Люсей.

Женщина оооочень удивилась, в какой-то мере и не поверила.

МГУ — это ж о-го-го! Как бы и не реальность, а только одна мечта.

Гораздо позже в Томске я встретил женщину, тоже выпускницу МГУ, в некотором смысле неудачницу — одна с дочерью, не защитилась, без квартиры, много лет в комнате общежития. Как-то мы с ней говорили, и я ей сказал:

— Вы в молодости были исключительно высокого мнения о себе.

Она аж всем телом ко мне повернулась:

— Да-а-а! Откуда вы знаете?

Чего ж тут знать, в МГУ все такие.

У меня амбиций было — из ушей хлестало. Как с хомутами. Я — Валерий Родос, и других таких нет. Восемь лет я был в МГУ, сначала студентом, потом аспирантом, но других таких не встречал: после тюрьмы, после 58-й статьи, антисоветчик, контрреволюционер. Не в химию пошел, не в физику, не подальше от людей — в геологию, а в самое пекло гуманитарных, более того, идеологических псевдонаук — на философию.

Одного биолога с биофака, знакомого мне по Дубравлагу, знал, хотя уверен, что он подсадной, есть основания. Еще о двух слышал. Но обществоведов? Плюс, в том смысле, что минус, такой минус, что уже в отрицательных — мой папа, отец. Пожизненный груз на плечах. И вот я прыгнул.

Вот так я о себе думал. Как минимум — самый умный человек на земле.

А что — за?

Ну правда не дурак, память замечательная, и вот медалька за учебу в школе. Единственная в жизни. У отца вон восемь штук орденов, значков и медалей. Он был ближе к тому мест)', где их раздают. Ладно, не завидую.

К тому же у меня второй сорт — серебряная, даже третий — за учебу в вечерней школе. Я свое сочинение проверял, проверял, потом Ксана взялась, она как раз учительница русского языка и литературы, вместе еле на четыре вытащили. В оправдание скажу, всем проверяли, а то бы, боюсь, выпускников вообще бы не было.

Надо было сдавать одну историю. А историю я знал хорошо. Тут нет противоречия. Я пишу, что историю знаю плохо, это историю — науку, историческую реальность, а тот лживый огузок, что нам надо было знать только для поступления в вуз, я знал хорошо. Учился не по школьным учебникам, а тем, что для пединститута. Больше подробностей, дат, имен. Но главное: перед